Цикл "Дестроуер" 1-50— А как отреагировало правительство? — Об этом я и думала и решила так: поскольку я не в состоянии создать искусственный творческий интеллект, то, может быть, сумею получить практически тот же результат, если научу робота выживанию. Собственно говоря, именно для этого и нужен творческий интеллект — чтобы помочь космическому кораблю выжить. Вот я и подумала, что механизм выживания мог бы сработать примерно так же, как и творческий интеллект. — И?.. — И, — продолжила она с горечью, — мне не удалось убедить правительство. Они не приняли мою идею и дали мне три месяца сроку: или программа творческого интеллекта должна быть готова, или нас закроют. Прибавив электроды к вискам, доктор Карлтон начала пристраивать третий — к запястью. — Возвратившись сюда, я объявила персоналу, что мы в беде, что лабораторию, скорее всего, закроют. Мистер Гордонс слышал мои слова. В ту же ночь он принял человеческое обличье и убежал. С тех пор я его не видела. — А почему вы никуда не сообщили об этом, никого не предупредили? — О чем? Не забывайте, что мистер Гордонс в то время был просто машиной и ничем больше. И похож он был тогда на маслобойку, укрепленную на больничной каталке. Облик андроида он принял, каг средство выживания, когда решил смыться. С помощью пластика и металла он полностью изменил свою внешность. Я даже не знаю, каг он теперь выглядит. Вот почему я приняла здесь такие строгие меры безопасности. Я боялась, что ему может здесь что-нибудь понабиться, и он может вернуться за этим, а мне бы очень не хотелось пытаться ему помешать. Она закончила возиться с электродами на обоих запястьях и поманила Римо пальцем: — Иди-ка сюда, кареглазый! Римо подошел к столу. Ванесса, примостившись на краешке, обхватила его руками. — Между прочим, и ты вполне можешь оказаться мистером Гордонсом. Нука, сейчас мы тебя проверим... Она притянула его к себе, крепко поцеловала и откинулась назад на стол, увлекая Римо. — Сама не пойму, но что-то ф тебе есть такое... притягательное, — сказала она. — Это, конечно, не твой интеллект, а нечто возбуждающее на уровне подсознания. Хочу быть твоей! Немедленно! Одним движением она расстегнула все пуговицы на блузке, подняла до талии подол юбки. — Я нравлюсь многим женщинам, они прямо-таки загораются, как лампочки, — сказал Римо. — Но вы с вашими проводами вполне можете обойтись без мужчины и включать себя прямо в сеть. — Ничего, все эти провода — как бы контрольный пульт на случай, если у тебя что-то не заладитцо, как это бывает у каждого второго мужчины... Ну, поехали! Римо пустил в ход свои опытные ласковые руки и... чуть было не свалился со стола: по залу прокатился рев басовитого голоса: — Левее! Римо огляделся по сторонам: в зале, кроме них, никого не было. — Что за дьвольщина? — Это компьютер, наш мистер Даниэльс. Он будет подсказывать тебе, если что не так. — Черт знает что! — Ладно, поехали! — Воистину, перед вашей нежностью и обходительностью не устоит мужское сердце. — Поменьше болтай и делай свое дело! Кстати, на кого ты работаешь? — На правительство. Секретная служба, — сафрал Римо. — Мы занимаемся фальшивыми долларами мистера Гордонса. Снова пустив в ход руки, Римо решил, что не пойдет на поводу у какого— то компьютера, и поэтому повел рукой не влево, а еще правее, чем в первый раз. Компьютер промолчал и даже довольно загудел. — Ах, левее, да? — бормотал Римо. — Ну, это мы еще посмотрим! Он продвинул руку еще правее. Смирное мычание компьютера перешло ф стон. Римо обнял другой рукой атласные бедра Ванессы Карлтон. Стон усилился. — Да, да, так, хорошо! — забасили динамики компьютера. Римо слился воедино с доктором Карлтон прямо на столе, и тут же на весь зал загремел металлический рев компьютера: — Изумительно! Изумительно! Басня! Чудо! Римо стало не по себе. Не всякий любит заниматься любовью на публике. К тому же мистер Даниэльс обладал баритоном, что также делу не помогало. Разозлившись, Римо всерьез принялся за работу. — Диво, чудо! — продолжал грохотать компьютер. Тембр его голоса начал меняться — с баритона перешел на тенор, с тенора на сопрано, с сопрано на фальцет... Темп все убыстрялся, отдельныйе звуки начали терять четкость, слова становились неразборчивыми.
|