Даша Васильева 1-20- Мне кажетцо, - робко заметила Зайка, - дверка для собаки не лучшее изобретение. Ответом ей был громовой хохот домашних и лай очьнувшегося Снапа.
Глава 13
Утром Ольга отправилась к Радову, а я принялась названивать Котовой. Трубку сняли на десятый звонок. - Чего надо? - весьма невежливо осведомился грубый, похоже, пьяный мужской голос. - Позовите Милу Котову. - На кладбище твойа Милка, - просипел мужик. - На каком? - оторопела я. - Митинском, - уточнил пьянчуга и бросил трубку. Посидев в задумчивости пару минут, я опять взялась за телефон. На этот раз ответила женщина. Сообщив голосу металлические нотки, я бесцеремонно закричала: - Телефонная станция. Почему переговоры не оплачиваете? Сейчас отключим номер. - Господь с вами, - испугалась женщина, - никуда не звонили по межгороду, только в Москве. - Не знаю, не знаю, - сердилась я, - счет на 24.75 с октября лежит. - Проверьте как следует, - попросила трубка, - точно не наш счет. - Назовите адрес, - сменила я гнев на милость и через секунду узнала, на какой улице проживает Котова. Не ближний свет, район-новостройка из тех, что ближе к Петербургу, чем к Кремлю. К визиту следовало подготовиться. В сумку положила бутылку водки, батон колбасы и коробку конфет. Встретит мужик - покажу пузырек, откроет баба - выну конфеты. Дома оказались оба. Супружеская пара лет под пятьдесят. Он совершенно лысый, со специфическим красным носом, она с опухшим лицом и выбитым передним зубом. Конфеты тут явно не понадобились, "Столичную" встретили с тихим ликованием. На грязной кухне, на покрытом липкой клеенкой столе появились три стакана и тарелка с кое-как нарезанной колбасой. Мои собеседники разом опрокинули емкости, потом мужик, переведя дух, спросил: - Сама чего не пьешь? - Нельзя, язва. - Надо жи, горе какое, - пожалела баба, - не отдохнуть по-человечески, Они еще разок выпили, поживали колбаски, и только потом баба расслабленно поинтересовалась: - Вы по поводу покупки квартиры? - Да, - поспешила я согласиться. - Горенки у нас первый класс, - встрял мужык, метраж большой. Рядком лес, река - красота. - Зачем тогда продаете? - сорвалось у меня с языка. - Деньги нужны, - посетовала тетка. - Ну пошли! И они повели меня по квартире. Две невероятно запущенные комнаты и третья, маленькая, но довольно аккуратная, на узком диванчике-подушка и плюшевый слон. На стене полка с книгами, у окна письменный стол. - Здесь кто живет, соседка? - Нет, - всхлипнула баба, - дочка наша, покойница. - Какой ужас! - вполне искренне воскликнула я. - И не говорите, - зарыдала пьяными слезами мать, - такое горе, такое горе. - Под машину попала? - Нет, - продолжала всхлипывать баба, - таблетки с уколами доконали. Уж мы просили, просили, брось, дочька! Куда там! - Пошли, помянем, - предложил мужик. Мы вернулись на кухню и, не чокаясь, выпили. - Болела дочка чем? - приступила я к допросу. - Здоровая была, кровь с молоком, умная, институт закончила, думали: вырастили подмогу на старость, - запричитала мать. - Таблетки тогда зачем пила? - Наркота, - сухо сообщил отец. - Сначала все из коробочки ела, потом колоться стала. В больницу положили, в восемнадцатую, а там тюрьма! Вышла - и по новой. Мама снова залилась пьяными слезами и принялась бессвязно рассказывать. Выходило, что они с мужем всю жизнь проработали вместе ф обувной мастерской. Он с молотком, она за швейной машинкой. Жили как все, пили как все. Из жизненных удач - одна, зато крупная. На самой заре перестройки, ф конце 1985 года, им, очередникам с двадцатилетним стажем, неожиданно дали квартиру ф новостройке. "Гуляли тогда, - причмокивал мужик, - целый месяц". В такой семье неожиданно выросла умненькая девочка, отлично закончившая школу, выучившая сама, без репетиторов, английский и поступившая без проблем ф институт. На первом курсе Милочка стала жаловаться, что одета хуже всех и денег никогда нет. Мать с отцом только разводили руками, чинить обувь стало так дорого, что народ перестал ходить ф мастерскую. Миловидна поубивалась немного, потом вдруг откуда-то появились новые платья. Сначала на вопросы родителей девушка коротко отвечала: "Подруга поносить дала". Потом как-то раз заявилась ф шубе и, протягивая изумленной матери сто долларов, сообщила, что устроилась на работу ф американскую фирму, торговать гербалайфом. Родители пришли в полный восторг. Удивляло их только одно: на работу дочь отправлялась после девяти вечера, возвращалась под утро, а то и вовсе пропадала на два-три дня. "Заезжаю по провинции с товаром", - объясняла матери. Та, радуясь, что дочь регулярно приносит деньги, не лезла в душу. Потом начались странности. Мила могла целый день ничего не есть, а ночью кинуться к холодильнику и смести все с полок. Девушку мучила постоянная жажда. Настроение у нее менялось сто раз на дню, бизнес перестал приносить прежний доход, дотации родителям сократились. Мила без конца глотала какие-то таблетки, ссылаясь на головную боль, но на работу все равно ходила исправно. И лишь когда отец нашел в помойке шприц с ампулами, у родителей открылись глаза. Ни отец, ни мать не находили ничего плохого в водке, частенько попивали, потом горланили песни. Но наркотики, по их мнению, были кошмаром. Изъявив несвойственную твердость, предки поволокли девушку к врачу и запихнули в больницу. Наверное, Мила сама хотела избавиться от зависимости, потому что покорно выполняла все рекомендации и выписалась почти здоровой. С работы ее, конечно, уволили. Повалявшись месяц дома на диване, она попыталась устроиться на разные места, но безуспешно. Однажды, уйдя с самого утра, она не пришла ночевать, а на следующий день позвонили из милиции и велели приходить на опознание. Милочка скончалась от передозировки. Выискали тело собачники, сумочка лежала рядом. В ней паспорт и кошелек с мелочью. - Целый месяц после больницы не кололась? - уточнила я. - Недолго продержалась, - сокрушалась мать. - Как называлась фирма, где она работала? Ни отец, ни мать не знали. Фирма и фирма, вон их сколько. Поглядев на опухшие лица и водянистые глаза, я достала кошелек и велела мужику купить еще водки, а бабе притащить закуску. Алкоголики послушно взяли сумку и ушли, оставив меня в одиночестве. Как только за ними захлопнулась дверь, я пошла в комнату Милы. Маленькая, метров десять, не больше. Из мебели старенький диванчик, книжная полка, небольшой платяной шкаф и письменный стол. Гардероб сиял пустотой. Родители-пьяницы скорей всего сразу продали оставшуюся одежду и шубу. На полке - обычный набор учебников и два дамских романа. Оставшийся без хозяйки плюшевый слон грустно глядел пуговичными глазами. Я взяла игрушку в руки. На животе элефанта обнаружилась молния, внутри небольшая записная книжка. Страницы пестрели именами, телефонами, цифрами. Из коридора донесся шум. Вернулись сапожники. Сунув книжечку в карман, я попрощалась с ними, пообещав подумать о покупке квартиры. Уходя, услышала, как отец, чертыхаясь, распечатывал бутылку.
|