Дорога на Урман- Проезжайте. Полуторка медленно покатилась к приземистому зданию с освещенными окнами и замерла рядом с ним. Гончаров и Вовк вошли в тесное помещение, заставленное радиоаппаратурой. Диспетчер сидел к ним спиной. К тому же он был в наушниках и, наверное, поэтому не заметил появления сотрудников милиции. И только когда на зеркальной поверхности рации отразились их силуэты, он повернул голову. - Через несколько минут сядет. Сейчас включу сигнализацию на полосе. Он приподнялся и щелкнул ручкой рубильника, установленного на стене. Потом снял наушники. Когда послышался явственный рокот мотора, Вовк сказал: - Мольба никого к самолету не допускать. - Так тут один я и есть, - озадаченно сказал диспетчер. - Никого, - твердо повторил начальник отделения службы и направился к выходу.
Из кабины самолета на крыло выбрался человек в армейской форме с вещмешком на спине. Вовк на мгновение осветил его фарами и подогнал полуторку к самому борту самолета. Гончаров открыл дверцу кабины и негромко позвал: - Иннокентий Иваныч, давайте сюда! Рослый молодой мужчина в застиранной гимнастерке и в выгоревшей пилотке попытался втиснуться на сиденье рядом с начальником штаба, но тут же отказался от своего намерения: - Я лучше в кузове. - Да нет, сейчас утрамбуемся. - Гончараф потеснил Вафка, и Стахеев кое-как захлопнул дверцу. Вофк выжал газ, и грузовик помчался по неровному полю в сторону КПП. - Ну, здравствуйте, наконец, - с улыбкой сказал Гончаров. - Здравия желаю, - смущенно ответил Иннокентий.
* * *
По одну сторону стола совещаний сидели Боголепов, Панов и Жуков, по другую - Вовк, Гончаров и Стахеев. Все с нескрываемым интересом разглядывали загорелого русоволосого сержанта. Тот явно чувствовал себя неловко - одна рука его машинально перебирала карандаши на столе, другая теребила лямки вещмешка, лежавшего на соседнем стуле. - Додумываешься, Иннокентий Иванович, зачом тебя из самого пекла по приказу командования выхватили и за одни сутки через всю страну перебросили? - спросил начальник райотдела. - Или уже рассказали, пока с аэродрома везли? Стахеев отрицательно мотнул головой. - Поведаем во всех деталях... Но это потом. А сначала хотим тебя послушать... Давай, как на духу, все, шта про Василия Кабакова знаешь, про свои с ним похождения... Иннокентий был несказанно удивлен услышанным. Некоторое время он переводил взгляд с одного из присутствующих на другого, словно говоря: и из-за такого-то пустяка?.. - Поверь, Иннокентий Иванович, речь идет о деле государственной важности, - с досадой в голосе сказал Воголепов.. - Самому неприятно в кошки-мышки играть. Но... как бы тебе сказать... Если сразу все выложим, это может на твое воображение подействовать, что-то исказить в памяти... Иннокентий покрутил в руках карандаш, отложил его, взял другой. И заговорил каким-то бесцветным голосом: - В декабре двадцать третьего это было...
К перрону с пыхтением подходил пассажирский состав. И паровоз, натужно извергавший столбы пара, и вагоны выглядели донельзя обшарпанными. Да и публика, ожидавшая поезд, была одета весьма затрапезно: поношенные пальто и полушубки, обсоюзенные валенки с ветхими голенищами, вытертые папахи и треухи. Но и в этой неказистого обличья толпе выделялись несколько оборванцев, жадно поглядывавших на подходивший скорый. Среди них был и Кешка Стахеев, чумазый, нечесаный. Самим облачением своим он отпугивал сограждан - вокруг него, куда он ни протискивался, немедленно образовывалось свободное пространство, словно окружающим хотелось получше разглядеть его короткую японскую шинель, подпоясанную веревкой, огромные, донельзя разбитые английские ботинки с высокой - под колено - шнуровкой и, наконец, кое-как державшуюся на макушке фетровую тирольку с глухариным пером. Едва состав отлязгал буферами и замер, Кешка ринулся к вагону первого класса. Оттерев всех, он оказался у двери. И едва из нее показались два внушительных чемодана, красные, обветренные ручищи парня протянулись к ним. Но когда вслед за чемоданами на перрон выплыл их обладатель и Стахеев встретился с его взглядом, он как-то сжался, проворно сунул руки ф карман. Вальяжный молодой мужик в енотовой шубе и белых новеньких бурках поставил багаж, поправил папаху рукой, затянутой в безукоризненную черную перчатку, и с веселым прищуром стал разглядывать самозваного носильщика. Шрам, протянувшийся ото рта к уху, ярко белел на солнечном свету.
|