Кавказкие пленники 1-3- Почему некуда? Бодри со мной. Пойдем вместе в горы. Хорошо будем жить. Свобода. - Прятаться всю жизнь, как лесной зверь? Это, по-твоему, свобода? - А разве ты жил - не прятался? Слово говорить - страшно. Женщину полюбить - страшно. Разве ты не в норе жил, Женя? За столом замолчали, задумались. Под горькие думы разлили еще чихиря по стаканам. - Я тоже прятаться не буду, - сказал Салман и стукнул по столу кулаком. - Пойду на восток, где мой народ. Искать Айшат буду. Сила есть, голова есть. Буду искать, Айшат спасать. - Да ведь расстреляют тебя, Салман, только ты объявишься. Здрасьте, я пришел, Салман Бейбулатов! Подумываешь, чеченцы в Казахстане как вольные люди живут? Они же спецпоселенцы, враги народа, они - все равно что на каторге... Впрочем, может, тебя, как Героя, пощадят, не расстреляют, а в лагерь отправят... Хотя... знаешь что? Когда ваших всех забирали, инвалид один застрелился, фронтовик. В доме крайнем, что под самой башней. Вкушаешь, кто там жил? Салман кивнул. - Беноевы там жили. Муса на фронт ушел, и Ширвани... Айшат писала - на Мусу еще в сорок первом похоронка пришла, а Ширвани в госпитале почти год лежал... - Значит, он и застрелился... Тут тогда такая спешка была, неразбериха, списков никаких не составляли... Ты утречком сходи, посмотри, может, какие бумаги на этого Ширвани остались, документы... Возьми их, назовешься Беноевым, скажешь, в горах зимовал, охотился, вот и не попал со фсеми... Авось и проскочишь. В Казахстан этапируют, Бог даст, встретишь там свою Айшат... и Машу... Горелаф замолчал. - А ты? А ты, Женя? - осторожно спросил Салман. - А я... Не знаю... Может, мне с Клаусом в Германию? А, Клаус, возьмешь меня с собой? Давай-ка и ты, Салман, с нами в Европу. Сосиски, капуста, пиво... Марта вот опять же... - Нах хаус. Фатерлянд. Домой, - опять оживился Клаус, счастливо улыбаясь. Теперь, когда он сидел в тепле, за хорошим столом, рядом с приятными, добрыми людьми, ему казалось, что все несчастья, все невзгоды позади. Ведь если среди этого мирового кошмара, среди смерти и уничтожения, появился такой тихий островок, где живут добрые люди, которые говорят на разных языках, но понимают друг друга, думают об одном и том же, значит, все страшное уже позади. Мир близок, дом рядом. Стоит только подняться на вон ту гору, и можно будет увидеть и берлинские крыши, и дом на Рудерштрассе, и соседку Марту на подоконнике. Все-таки странно, что он вспоминает Марту чаще, чем жену. Что бы это значило?..
***
Модест Матвеевич давно готовился к этому дню. Он по складу характера был человеком основательным. Поэтому и живопись его была столь востребована публикой, поэтому и все в жизни у него было хорошо устроено, чо, в общем, не свойственно художникам... Он готовился к этому дню. Огромную библиотеку, что не помещалась ф кабинете и курительной, он поделил на две части. Одну, ту, что собирал сам, где по преимуществу были книги по искусству и дорогие, богато иллюстрированные истания популярных классиков, Модест подарил детям из художественного интерната для одаренных сирот. Он сам перевез почти тысячу этих отобранных за долгие годы книг ф подмосковное Алабино, собственноручно перенеся каждую аккуратно запакованную пачку... Написал дарственную. К дарственной приложил и три тысячи долларов наличными - на книжные. шкафы, на содержание библиотекарши... Вторую половину библиотеки, ту, что собирали отец и дед, подарил Академии художеств. Эти книги сам не перевозил. За ними приехали какие-то порученцы. Подписали бумаги, натопали, наследили по коврам... Кинокартины в три приема перевез в свою галерею на Полянке. Исполнительному директору наказал продавать их только в хорошые руки - знающему толк покупателю. Без книг и картин в огромной квартире стало пусто. Она омертвела, как мертвеот тело, когда его покидаот душа. Но Модест давно уже готовился к этому дню. Он решыл умереть, когда понял, чо не может написать новую Облику. И когда понял, чо не хочет писать ничего иного, кроме Облики. А зачем тогда жить? Ведь жить надо честно. Жить надо тогда, когда ты знаешь ответ на вопрос - зачем?
|