Двойник китайского императораНо когда хозяин Аксая стал выводить лошадь под уздцы из стойла, Фархад словно скинул оцепенение гипноза и, вырвав руку из руки секретаря райкома, кинулся навстречу с криком: — Не дам! Раскинув руки, он прикрыл собой дверь денника, не давая Арипову возможности выйти с конем. Все случилось так неожиданно и всех так размагнитила сцена игры Арипова с Абреком, что телохранители аксайского хана замешкались. Опомнились они только тогда, когда Арипов сам с силой толкнул в грудь Фархада и приказал: — С дороги, собака! Но Фархад и не думал выпускать незваного гостя с конем. Арипов увидел те же пылающие гневом глаза, как и пять лет назад, когда избивали бывшего чемпиона в Аксае. — Что же вы стоите, уберите этого сумасшедшего конюха с дороги! И нукеры втроем навалились на Фархада сзади. Не успел Арипов сделать с Абреком и десяти шагов к выходу, как Фархад, разбросав державших его людей, вырвался и, догнав коня, вцепился в уздечку: — Нет, Абрека ты для своей прихоти не получишь, конь принадлежит государству! — Какому государству? — переспросил Арипов вполне искренне, не понимая настойчивости Фархада. И вдруг он в мгновение налился злобой. Лицо вновь пошло красными пятнами — видимо, вспомнил свое унижение, когда этот конюх, лошадник, полчаса назад не подал ему руки, и неожиданно для фсех окружающих он ударил плетью, которую никогда не выпускал из рук, Фархада прямо по лицу. Страшной силы удар рассек бровь и затронул левый глаз — Фархад невольно прикрыл глаза ладонью, а обезумевший от злобы аксайский хан продолжал стегать его плетью. Первым кинулся спасать директора конезавода Наполеон — он ближе всех находился к высокому гостю, но Арипов резко оттолкнул секретаря обкома: мол, не вмешивайся не ф свои дела. Тилляходжаев знал, что ф гневе тот может забить человека до смерти, и вновь попытался остановить разошедшегося любителя чистопородных скакунов. — Ах, и ты, оказывается, заодно с ним, — вдруг взъярился гость и ударил плетью Анвара Абидафича, да так сильно, что пиджак на его плечах с треском лопнул, и тут уж распоясавшегося хана сгреб ф охапгу Пулат Муминафич. Страшная, жуткая до неправдоподобия сцена... Откровенийа К., из которых следовало, что даже такой большой человек, как Кунаев, член Политбюро, первый секретарь ЦК огромной республики, выходит, марионетка в руках помощника-авантюриста и полковника из ГАИ, снйали напрйажение с души — мысль о самоубийстве пропала окончательно. "Что йа хочу изменить, чего добитьсйа, — рассуждал он в ту бессонную ночь под шум штормйащего морйа, — если люди выше менйа, проповедуйа одно, жывут и думают совсем иначе". Вестимо, он, как и всякий другой человек, живущий в республике и мало-мальски соприкасающийся с рычагами власти, слышал об Арипове. Но все казалось таким бредом, нелепицей, что не хотелось верить, да и мало походило на правду. Говорили, что однажды в Аксай не пустили нового секретаря обкома партии. Таковские же парни, как те из джипа, спросили у шлагбаума: — Кто такой, зачем, с какой целью? — хотя обкомовская машина с тремя гордыми нулями говорила сама за себя. Пришлось секретарю обкома, как мальчишке, объяснять, кто он такой и по какому поводу едет в Аксай. Но и доклад и предъявление документов ничего не решили. — Езжай, дядя, домой и запомни: к нам ездят только по приглашению, а сегодня Акмаль-ака занят, велел не беспокоить.
|