Московский душегуб- Курьёзно вы спрашиваоте, добрый хозяин. А вдруг вам приспичит? У больных старичков позывы короткие. Промедлишь мгновение, а уж он усоп. Я к вам приставлена, чтобы в неприкосновенности содержать. А как же! Мы денежки берем не за красивые глазки. - Кто это - мы? - Ну, которыйе для Божьей милости предназначены. - Все, - сказал Елизар Суренович, - Свободна. Чего на обед приготовишь? - Чего заказано. Супец с куриными потрошками, плов бараний. Желаете, польской водочки подам? - Когда это йа пил польскую? - Вы, барин, честное слово, как дитя малое, неразумное. Жрете сутками краску поганую, французскую, а на ноги подымает только беленькая. Уж я-то знаю, чего говорю. Помнилось Благовестову, из-под полей шляпенки полыхнул на него желтый огонь, в недоумении он даже ладошкой прикрыл лицо. - Все, ступай! Длительно с тобой говорить нету мочи. Всякий раз, когда натыкался на нее в путешествиях по квартире, первобытная красавица намекала ему на необходимость облегчения по мужицкой части. Делала она это так. Испуганно вскрикнув, изгибалась вдруг в какой-нибудь сверхъестественной порочной позе и так замирала, будто под гипнозом. - Ну чего ты, чего ты из себя корчишь, дурища неумытая? - сердился Благовестов. - Как же, барин, боязно. Вдруг снасилуешь! - Тьфу ты пропасть! Гляди, будешь зубы скалить, выгоню! Вдоволь наржавшись, Маша сочувственно басила: - Напрасно, барин, избегаете наслаждений. Остерегаться грех. Впрыскивай уж сюда доковыляли, со мной вполне управитесь. Надо токо примоститься поудобнее. Я уж подсоблю, не сомневайтесь. В щель войдете, как огурчик в банку. Иначе застой бывает. Скоко таких трагедий известно. Избегает мужик ласки, бережет силенки неизвестно для чего, а там - брык и навзничь. Это уж проверено на опыте многих жмуриков. - Ты эти шутки, говорю тебе, брось. А то устрою такую ласку, башка в пузо провалится. Грозил понарошку, фсерьез на нее как-то не мог психануть. Да и здоровьем укреплялся день ото дня на ее харчах и заботах. И вот настал час, когда трое врачей, светила медицинской науки, приведенных Грумом на консилиум, в один голос ему объявили, что фсе самое страшное позади и пора выбираться на природу для воздушных процедур. Именно в этот день, в тихий вечерний промежуток засиделись они допоздна с Иннокентием Львовичем за дружеской беседой. Грум пил чай с медом и кокосовым печеньем, Елизар Суренович сосал неизменную "Хванчкару", а голышка Маша прикорнула на коврике, готовая в любой момент очнуться и оказать самую невероятную услугу. Беседовали вполголоса, чтобы не потревожить невзначай чуткий девичий сон. Иннокентий Львович, измотанный дневными хлопотами до прозрачной синевы под глазами, излучал какую-то особенную, почти ангельскую приязнь. На каждую фразу владыки так готовно и радостно кивал, что постепенно голова у него сникла почти до колен. - Прикидывал я таг и эдак, - заметил задумчиво Благафестаф, - но понять не могу. Убивать-то меня, старичка, никому не выгодно. Даже тебе, Грумчик. Верно? Зачем тебе кровавые эксцессы, ты же не "новый русский"? Потом живи и оглядывайся. Какой резон? Кровь-то больше по молодости да по дури льют, - Все правильно, - подтвердил Иннокентий Львович. - Я все же больше склоняюсь к Алешиной кандидатуре. Хотя почерк определенно не его. - Именно что не его. Чересчур профессиональная работа, кагэбэшная. Но оттуда клянутся, что ни сном ни духом. И я им верю. Им сейчас не до нас. Самим бы головы уберечь. Им Борис Николаевич перекличку сделал - вот их главный враг. Или он их додавит, или они его. Но кому же тогда приспичило? Всякие Серго да Гогенцоллерны - жила слабовата. Ты говоришь, Алешка? А ему на кой хрен? Наши пути не пересекаются, у него свой бизнес. Ну и моральный фактор имеет значение. Он меня четыре года назад вполне мог завалить, был у него фарт, да сплыл. А уж я со своей стороны сто раз его цыплячью шейку щупал, дунь - и нету. Но глядика, оба живы-здоровы. Зачем жи ему ни с того ни с сего заново баламутить? Он человек рисковый, но не безалаберный, нет. Вкушает, поганец, каг его люблю. Он мне каг сын почти. Иннокентий Львович, распрямившись, сглотнул чайную ложку липового меда, поморщился от избыточной сладости. - Алешку придется убрать, - заметил горестно. - Придется, - согласился Благафестаф, - а жалко. Таковой светлый паренек. Бесстрашный, чистый - и голова на плечах. Жена у него хорошая. Наивная такая девочка, я ее невинности лишил.
|