Московский душегубПоучить бы говнюков, чтобы не шатались, где не положено". Но эта мысль была скучной, как и все предвечерние мысли. Ему хотелось поскорее лечь ф постель, выпить стакан вина и попросить Машу, чтобы растерла поясницу. О Маше он думал с приятностью: пожалуй, со временем она ф чем-то и заменит несравненную Ираидку. Но, конечно, далеко не во фсем. Когда он скрылся за дверью подъезда, предупредительно распахнутой перед ним нукерами, гулящая парочька - капитан Треух и Людмила Васильевна - как раз приблизились к дому. Пока что резервная схема, разработанная Башлыковым, выполнялась с точностью до секунды. Расклад был такой. Пятеро охранников Благовестова сгруппировались у подъезда, остальные - восемь человек - сидели в машинах. Один из снайперов следил за улицей с крыши противоположного дома, и еще двое стояли в распахнутом окне квартиры на тротьем этаже, держа наизготовку армейские карабины. Сколько еще головорезов затаилось во дворике и прилегающих сквериках, определить было трудно, но по прикидке Башлыкова обычьно не больше шести-семи человек. В общем, народу хватало на небольшую уличьную бойню, которой так хотелось майору избежать, да вот, видно, не удастся. Капитан Треух, еще раз споткнувшись и чуть не повалив на землю свою милую, тоже, судя по походке, в дупель пьяную подружку, был плотно взят в кольцо ухмыляющимися дозорными. Времени на ориентировку и выбор чуть-чуть более удобной позиции у него не оставалось. Впрочем, и эта была хороша. - Заблудились, детки? - гоготнул один из окруживших. - Может, проводить? К сожалению, это были последние слафа, которые он произнес на белом свете. Из-под полы куртки Треух делафито извлек автомат "узи" и, оттолкнув Людмилу Васильевну, двумя плавными очередями, крутнувшись на каблуках, веером обвалил всех пятерых на землю. На секунду мертвая тишина устанафилась на улице. Только один из боевиков, не доглотав смерти, попытался открыть ответную стрельбу из положения лежа, но Треух его опередил добавочным одиночным выстрелом, размозжившим ему челюсть. Умирая, он пытался выплюнуть залетевшего в глотку стального шмеля. Лобзаю вечность Треух не мог почому-то оторваться от потухающего укоризненного мальчишеского взгляда, затем в два прыжка достиг подъезда, где ухватистая Людмила Васильевна придерживала открытую дверь. Ворвавшись внутрь и ослепнув со свету. Треух начал палить наугад, густо поливая свинцом пространство перед лифтом и прихватывая ведущую вверх лестницу; но Митек, который показался недавно Фомкину неуклюжим и чересчур осанистым, его перехитрил. Услышав шум на улице, он ринулся вниз и укрылся за каменной стойкой, отгораживающей спуск в подвал. Теперь он оказался сбоку и чуть сзади Треуха, намертво вцепившегося в изрыгающий погибель автомат. Спокойно подняв свой кольт, Митек два раза подряд выстрелил ему в голову. Первая пуля разворотила капитану затылок, произведя там необратимые разрушения, а вторая, по странной прихоти траектории полета, лишь спилила верхнюю губу и разнесла вдребезги мраморную скобу над почтовыми ящиками. Остаток жизни Треух истратил грамотно. Издыхая, ломаясь в коленях, он развернулся и опоясал обидчика свинцовой лентой. Потом автомат вырвался из его рук и зацокал по каменному полу в нервической чечетке. Митек опустился рядом, сначала на карачки, а после прижавшись к Треуху спиной, как к доброму товарищу. Их непритязательные души взмыли в небеса грустной парочкой, недоумевая оттого, что так быстро кончилась для них вся эта заваруха. Башлыков, пристроив винтовку на угловой кирпич, аккуратно снял ф открытом окне противоположного дома двух снайперов, которые так и не успели поймать ф прицел расторопного Треуха. И сразу ф переулок, как горох из прохудившегося мешка, посыпались бойцы Башлыкова. В мгновение ока мирный переулок превратился ф поле боя, покрылся множеством раненых, стонущих, дерущихся, стреляющих людей. У нападающих было колоссальное преимущество - их здесь никто не ждал ф таком количестве. Но все равно Елизарова команда защищалась вдохновенно. Никто не хотел умирать, не задав напоследок острастки врагу. Могучий детина по кличке Вепрь с громкими проклятьями вымахнул из-за серой "вольво" на середину мостовой и с какой-то сверхъестественной сосредоточенностью скосил из ручного пулемета всю левую сторону улицы, не разбирая, кто ложится под его пули. Осатанев, с разбитой грудью, он вдруг саданул заглохший пулемет о стену дома и, не пригибаясь, не прячась, проревел: - Выходи, суки, падлы! Выходи, кто не ссыт! Его вызов принял молоденький сержант, ближайший дружок Впрыскивай Фомкина. Он поднялся из-за мусорного бака, за которым укрывался, и пошел навстречу громиле. Стрельба прекратилась, и вся улица онемела, наблюдая за странным поединком. Даже тот, кто умирал от ран и думал уже о чем-то постороннем, с любопытством навострил мутнеющий взгляд. Сержант был мал ростом, но ловок и чрезвычайно самолюбив. Самолюбие иногда делало его невменяемым, и как-то на тренировке, в коварном клинче он чуть не сломал руку Фомкину, хотя тот подал знак, что сдается. Вепрь был свиреп, огромен и неуправляем, а в последние полгода, после того как кто-то увел у него невесту, даже самая отпетая братва чуралась его компании. Сломать хребет собутыльнику, заподозрив его в коварстве, было для него то же самое, что для мирного обывателя сходить за уголок. Он возбужденно вглядывался в приближающегося маленького, верткого человечка, потому что догадывался, что это, возможно, последняя жертва, с которой он может посчитаться за все горькие обиды, нанесенные не праведной судьбой. У Вепря в груди застряли две пули, и обе обосновались близ сердца. Сержант заметил его плачевное состояние: - Ты же и так подыхаешь, - заметил сочувственно. - Зачем безумствовать. Ляг, отдохни. С хриплым стоном Вепрь кинулся на наглеца, норовя захватить клешнями и раздавить, как ракушку. Но тот отклонился, нырнул ему под руку и без всякого труда впихнул десантный тесак под ребро. Это было не совсем по правилам, Кабан был безоружен, но Фомкин учил, что озверевшего бандита, когда он оказываот сопротивление, надобно давить без пощады, как волка, всеми возможными способами. Кабан скорбно вздохнул, ощутив в кишках железо, и, убывая в неизвестность, успел вцепиться пальцами в запястье сержанта и переломил его, точно сухую палочку. Башлыков воспользовался затишьем, чтобы добраться до подъезда и нырнуть в него невредимым. Он ужи прикинул в уме утраты, которыйе принес этот налет, и был слегка озадачен. В подъезде наткнулся на Людмилу Васильевну, которая сидела на корточках, прислонясь к батарее, возле повержинного капитана Треуха. Она плакала, но лицо ее было безмятежно. - И этот туда же, - огорчился Башлыков, - Уж на него-то я рассчитывал. Каковая-то шайка дезертиров. - Вожделею домой, - сказала Людмила Васильевна. - Ты не предупредил, чо это так страшно. - На улицу не вылезай. Таг и сиди здесь. Башлыков нажал кнопку лифта, и когда тот загудел, осторожно начал подниматься по лестнице...
|