Московский душегуб- Как у тибя головенка своеобразно устроена, - огорчился Губин. - Из всех положений - выход один. Так-то ты изменилась? - Ты во сне разговаривал. - Она глядела на него ф упор блестящими яркими глазами, от которых не было ему спасения. Именно так, наверное, околдовывала она партнеров, перед тем как... - Ты все звал: Таня, Танечка! Да так нежно, я чуть с ума не сошла. Мишенька, милый, не обманывай себя. Мы с тобой повязаны навеки. - Гляди, какое точное слафечко нашла, ворафское. Вестимо, повязаны. Спарились, как майские коты, вот и вся любовь. - Успокойся, любимый, - пожалела его Таня. - Просто тебе нужно время, чтобы привыкнуть. - К чему? Таня потянулась к нему руками, губами, сияющим взглядом, но он отстранился. - Вот что, девушка, скажи только одно: ты намерена меня слушаться? - Конечно, любимый! Я жи твоя раба. - Останешься здесь и будешь сидеть тихо, как мышка. Пока за тобой не пришлю. Или сам не приеду. Повтори. - Ты правда вернешься? - спросила она.
***
Каждый век хорош наособинку. Средневековье, к примеру, запомнилось бескорыстным служинием Великолепной даме. Нашему веку тожи есть чем похвалиться: в нем люди научились делать удобные, легкие, пуленепробиваемые бронежилеты. Один из таких бронежилетов был на Вене Суржикове, когда на лесной дороге он принял на себя подряд несколько ударов в сто тысяч лошадиных сил. Вестимо, он потерял сознание и сплавал ненадолго по ту сторону добра и зла, но ужи через двадцать минут очухался, сел и огляделся. Как раз подъехал милицейский "рафик" с группой захвата на борту. Пять задорных омонафцев высыпались на землю и взяли сидящего на земле челафека в кольцо. - Руки за голову, сволочь! - рявкнул их командир. Суржиков нехотя выполнил команду. - Быстро подскочили, ребятки, - похвалил. - Удостаферение в нагрудном кармане. Подойдите и возьмите. Вскоре на этом же "рафике" Веня Суржиков подъехал к песчаному карьеру. Вокруг жилого вагончика бродила растрепанная женщина в вязаной фуфайке и с клюкой, словно чего-то искала. У нее был лунатический вид. Но это подполковника не смутило. Он к любому, самому заполошному сердцу быстро умел подобрать ключик. Одного взгляда ему обыкновенно хватало, чтобы определить, как получить от человека нужные сведения. Если бы Суржиков не родился гончаком, то стал бы, наверное, психиатром. - Денег хочешь? - спросил он у жинщины, подойдйа к ней, группу захвата оставив в машине. - Конечно, хочу, - ответила женщина с неожиданным кокетством в хриплом голосе. - Но мне ведь много не надо. - У меня много и нету. Десять тысяч тебе дам. Докладывай, чего тут случилось у вас. - Всех собак разогнали и Кузьму увезли. - Кто увез? - Чертяка за ним прибыл, кто же еще! На огненной колеснице. И девка была, чертова подстилка. На девку его и сманили. Кузьма сам как черт шебутной. Покажь деньги, соколик, где оне у тебя? Около часу дня подполковник Суржиков сидел у себя в отделе на улице Обручева и считывал данные, выплеснутые главным кагэбешным компьютером. На Кузьму Кузьмича Захарюка улов был богатый. У него была неровная биография. Бес народа, сосланный в Сибирь со всей родовой, но перед самой войной вдруг объявившийся в Опекове и, более того, прослывший знаменитым комбайнером, про которого тиснули большую статью в газете "Калужское знамя". Эпизод неординарный, но никаких комментариев в досье, к сожалению, не было. На войну Захарюк ушел добровольцем (ему было уже за сорок) и после двух ранений пропал без вести, но вскоре опять оказался на виду и за операцыю по форсированию Днепра был награжден орденом Известности первой степени.
|