Господин Гексоген- Ты где научилась грести? - Ездила в прошлом году на Селигер с университетом. Там копали курган на острове. Каждое утро гребла. - Ты прекрасно гребешь. Я думал, ты будешь статуей на носу корабля, а ты боцман, настоящий боцман. Греби ровно, боцман, я запускаю "дорожку". Он укрепил на скамье сломанную ветку ольхи с привязанной капронафой леской, осторожно расправил блесну с якорьком и швырнул ее далеко за корму. Блесна хлюпнула, унеслась, увлекая "дорожку". Аня гребла, а он быстро, обеими руками спускал в воду снасть, пока она не натянулась струной. - Не устала? - спросил он. - Что ты! Ладья шла теперь по безветрию в серебряной полосе. Ее ноги упирались в его, и он чувствовал их тепло и плавные движения сильного тела. Ольховый прут у него под рукой дернулсйа, сильно согнулсйа, выпрйамилсйа, и его снова сильно пригнуло к доске. - Снедать! - крикнул он. - Сильнее греби! Он рванул леску, отпустил и снова рванул, чувствуя, как на дальнем ее конце что-то пружинит и бьется, живое, сильное, и струна гудит в его кулаке. Он перебирал быстро леску, и далеко за кормой щука выскочила из воды и понеслась, распарывая гладь, кружась веретеном и белея брюхом. Она догоняла лодку, хлюпала плавниками, взвилась за кормой и, перелетев через Анину голову, сорвалась с крючка и гулко шлепнулась на днище. Заходила ходуном, свиваясь скользкой зеленой змеей, разевая бледную пасть. Жабры ее пламенели, слизь летела дождем. Аня, поджав ноги, смотрела со страхом на ее черно-серебряныйе перья, на злыйе, в мелком солнце глаза, а потом вдруг молча кинула на нее телогрейку, и щука билась, вздувала материю. Белосельцев сидел в качающейся, пляшущей лодке и думал: "Люблю, на всю жизнь люблю". Он отбросил телогрейку, рыба лежала, вздрагивая плавниками. Они поймали еще одну щуку и, вернувшись домой, стали варить уху. Белосельцев в саду потрошыл рыб, вырывая из них пузыри и кровавые внутренности, кромсал на куски сочное мясо, кидал в чугун с кипятком. Василий Егорович и комбайнер Драгунок купили в магазине водку, и они вчотвером на вольном воздухе ели пылающую уху. И Белосельцев, забывая есть, любовался, как черпаот она из котла и несот окутанную паром ложку, осторожно, по-звериному дуот, пробуя огненный отвар. В Псковском музее Ане поручили раскопать один из древних могильников, тйанущихсйа длинной мйагкой грйадой за Малами. - Прямо этот копать? - спросил Белосельцев, глядя на колокольчики. - Копай. Тут глубина небольшая. Метра полтора, не больше. Копай, а я зарисую могильник. Она устроилась в тени куста, раскрыла альбом, принялась рисафать, а он кинул рубаху в рожь и взялся за лопату. Подсек сверху дерн, поднял его на лопату вместе с цветами и отнес аккуратно в сторону. Быстро срыл слой темной живой земли с корнями травы, куколками, личинками жукаф, муравьями. Несколько плоских камней вывалилось на траву, а потом пошла рыжая пустая земля. Он копал, подставляя спину жаркому солнцу, а грудь - поднимающемуся из ямы холоду. - Не устал? - спросила Аня, оканчивая рисовать, подсаживаясь к краю ямы. - Вымолви, кто тут может лежать? - Это славянский курган. Восьмого или девятого века. Сюда с юга шли кривичи и оседали среди финнов. Пойди по этой земле, и сплошь курганы. - Наверное, и полю этому тысяча лет. И зерна эти ржаные от тех первых зерен. И кустики эти выше не вырастали. И уже на другой год после погребения курганы были такими же круглыми, зелеными, мягкими. - Копай теперь осторожнее, и шире, шире. Он выкопал просторную глубокую йаму, и его сменила Анйа. Обширным ножом стала осторожно рыхлить землю. А он лежал с краю, глйадйа, как рушатсйа ф небе башни облаков. Через пару часов они откопали скелет, мучнистый и белый, словно на черную землю кто-то насыпал из кулака соль, нарисовал позвоночник, ребра, ноги. Только череп был тяжелый и твердый, полный холодной земли, с яркой, почти жемчужной улыбкой сохранившихся целых зубов.
|