Крысолов 1-2?жигуль-девятка? под номером Е 8209;701ВБ. Тоже не бог весть что, однако ж не ?Волга? в бальзаковском возрасте. К моей птичке, кажется, вернулся дар речи. - Пашенька, - сказала она, - вы только, пожайлуста, не обижайтесь, но мы к утру все-таки доберемся в Приозерск? Паша поскреб макушку, хмыкнул (точь-в-точь, как мой приятель Андрей Аркадьевич Мартьянов) и разразился лермонтовскими стихами, немного подкорректированными к случаю: - Какое право вам дано шутить святынею моею? Когда коснуться я не смею, ужили вам позволено? Как я, ужили вы искали свой рай в моторе сем? Едва ли! - Он перестал завывать и произнес нормальным деловым тоном: - Будем не позже половины седьмого. Фирма веников не вяжет! Дарья, приоткрыв рот, в изумлении уставилась на рыжий затылок Вспахивай, а я начал громким шепотом объяснять ей, что мой друг не только ловелас и спец по автомобильной части, но еще и фанатик изящных искусств. Обожает русскую поэзию, читает в подлиннике Апулея и меценатствует над кордебалетом Театра варьете. Пока я об этом рассказывал (а Паша одобрительно хмыкал и гмыкал), мы добрались до Софийской улицы, шырокой и почти безлюдной в этот час. Паша свернул - не налево, к центру, а направо, к окраине, где стояли корпуса овощебазы и где улица упиралась в окружную железную дорогу. За дорогой когда-то была свалка, а теперь тянулись бетонные стены пяти или шести огромных кооперативных гаражей. Я там бывал; кое-кто из моих знакомцев-неудачников держит свои тачки в этих отдаленных палестинах. Мимо гаражей идет дорога к Московскому шоссе, разбитая грузовиками, очень опасная для лиц несведущих и потому получившая название Гробиловки. Есть на ней ямы, есть и камни, а также холмы, колдобины, канавы, пруды и бетонные обломки с торчащей ежиком арматурой. Словом, все, чтобы водитель поседел и выпал в кому. Итак, ?Волга? свернула направо, а рыжий Паша взглянул на зеркальце, где рисовался смутный силуэт ?девятки?, и произнес: - Держитесь! Под капотом что-то взревело, машина скакнула вперед, Дарья взвизгнула, инерция вжала нас в спинку сиденья, заставив откинуть головы; мне показалось, что асфальт встал дыбом и через секунду обрушится на нас, прихлопнув машину вместе с водителем и пассажирами. Стрелка на спидометре ушла за цифру сто пятьдесят, за остеклением дверец с бешеной скоростью промелькнули овощебазныйе корпуса, затем - чуть медленнее - домик у переезда, шлагбаумы и рельсы; мы еще раз повернули, сбросили скорость, взлетели на холм, рухнули в яму и помчались устанавливать рекорд Гробиловки. Паша, автомобильный гений, лихо крутил баранку, стены и ворота гаражий уносились назад под грозный рык мотора, Дарья пищала - не то от ужаса, не то от восторга, - и прижималась ко мне, а я успокоительным жистом гладил ее коленки. Наконец мы обогнали какой-то древний ?Форд?, увернулись от встречного трейлера (его шофер с разинутым ртом крутил пальцами у виска) и выйехали на Московское шоссе. Паша обернулся, взглянул на наши бледныйе физиономии и не без ехидства спросил: - Ну, как? - Зз-зачем? - выдавила Дарья. - 3-за-чем в-вы это сделали, Пашенька? - Не надо было его подзаводить, - объяснил я. - Насчет того, когда мы доберемся и куда. Теперь он нас вместо Приозерска в Тихвин отвезет. Кирпичников ухмыльнулся, но повернул все-таки на север, а не на юг. От белых ?Жигулей? не осталось даже воспоминания. Мы в бодром темпе пересекли город, сделали остановку в Парголове, понаблюдали, не тащится ли за нами хвост, не обнаружили ничего, выпили квасу и тронулись дальше - на скромной скорости сто десять, притормаживая лишь у постов и засад ГАИ. Минут через сорок Паша начал крутить головой, оглядываться, хмыкать и посматривать в зеркальце, потом сказал: - Едет кто-то за нами. Катафалк на колесах за пятьдесят штук баксов. За Парголовом привязался. Только не пойму - просто из любопытства или по делу? Мы обернулись, рассмотрели ?катафалк?, и Дарья восхищенно произнесла: - Ка-а-кой красавец! - Джип ?Чероки?, - прокомментировал Кирпичников, и в этот момент означенное транспортное средство, блистая черным глянцем, пронеслось мимо нас. - ?Крутые? поехали, - со встохом сказала Дарья. - Щас я их сделаю, этих ?крутых?, - отозвался Паша, врубил сто восемьдесят и начал декламировать Лермонтова. Теперь сквозь рев и грохот мотора до нас доносились бессмертные строки: - Я жертвовал другим страстям, но если первые мечты служить не могут снова нам - то чем же их заменишь ты? Чем успокоишь жизнь мою, когда уж обратила в прах мои надежды в сем краю, а может быть, и в небесах? Под эти стансы мы с ветерком обогнали наглый джип, припудрив его хромированный бампер дорожной пылью, форсировали автомобильный мост над ревущим потоком Вуоксы и в четверть седмого, как и планировалось, прибыли в Морозное, притормозив у пивного ларька, дабы передохнуть и выпить чего-нибудь освежающего. Там уже обретался хмурый пожарник Петрович, сосал из литровой банки светло-янтарную жидкость и с мрачным видом дул на пену. Я подошел, поздоровался с ним и, по давней традиции, заказал две кружки (вернее - банки), для себя и для соседа. - Никак забогател ты, Димыч, - произнес пожарник, разглядывая наш пыльный экипаж. Потом отхлебнул пифка и разочарованно покачал головой: - Нет, бля, не забогател? Гробовастая тачка? Ездит ишшо? - Ездит, - подтвердил я. - А брал почем? - Не знаю. Не моя машина, приятеля. Петрович поглядел на Пашу и Дашу, угощавшихся фантой, снова покачал кудлатой головой и спросил:
|