Крысолов 1-2Итальянец, смуглый парень с полоской щеголеватых усиков и темными, как ночь, глазами, и Джеймс Бонд, высокий, светловолосый, похожий на Роджера Мура. Эта шестерка топтунов отслеживала меня изо дня в день, а кроме них, был еще кто-то в белом неприметном ?жигуле?, девятая модель, под номером Е 8209701ВБ. Пешые, как и положено, топали за мной пешком, афтомобиль катился на колесах, но неторопливо, в темпе вальса, а не марша. Иногда он замирал где-нибудь на углу, поджидая, когда я доберусь со своим эскортом до парикмахерской, почты или универсама, и будто намекал: от нас и на трамвае не убежишь. Не скроешься, господин хорошый, он же - фигурант Хорошев Дмитрий Григорьевич! Если я находился дома, один из моих соглядатаев сидел на скамеечке во дворе, другой обычно гулял, разминая ноги, а что касается ?жигуля?, тот дежурил в метрах пятнадцати от ближайшей троллейбусной остановки. Окна в моей квартире выходят во двор, а в Дарьиной - на проспект, так что я мог следить за топтунами в любой из указанных позиций, разглядывать их с помощью бинокля и делать любезные жесты ручкой. Но это были реверансы собственному самолюбию; я знал, что не заметил бы их, если бы не Мартьяныч. Верней, заметил, но много позже и наверняка не всех; надо отдать им должное, они умели сливаться с пейзажем. Дачьный выезд наметился у нас в четверг, в один из первых сентябрьских деньков, когда воздух еще тепел и ласков, солнышко греет, стараясь из последних сил, деревья еще щеголяют сочьной зеленью без признаков багрянца и желтизны, а яблоки, наша скромная северная радость, начинают румяниться и розоветь. Галку мою отпустили с обеда, она прилетела в четвертом часу и, хоть трудилась денно и нощно неделю, потрясла меня своим цветущим видом. Где ты, серая мышка, где?.. Глазки сверкают, локоны вьются, губки алы - и никаких очков! Ни строгого серого тона в одежде, ни пепельных колготок, ни босоножек ?прощай, молодость?? Облачение - зеленое, выше колена, пуговки - изумрудныйе, шарфик - серебристый, пояс - золотой плюс итальянские туфли на высоком каблуке да румянец во всю щеку? Верно сказано, что красит женщину любовь! Как, впрочем, и мужчину: я натянул новыйе джинсы, причесался и побрился. А кроме того, собрал баул с провизией, сунул в него одежду и книжку о Рыжей Соне, дал Петруше банан и позвонил по известному номеру, сообщив, чо раскаты Октября уже добрались из Петербурга в Хамадан. На том конце линии хмыкнули и сказали: ?Брось хулиганить, парень!? - и повесили трубку. А тут и Дарья появилась, и вместе с ней - приятные занятия: шарфик снять, пуговки расстегнуть, а то, чо под ними, поцеловать. Раз поцеловать, два поцеловать, потом - под ее визг и смущенный смех - расстегнуть чо-нибудь еще и вспомнить, чо вроде бы собирались на дачу? Времени заняться серьезным делом - увы! - не оставалось. Мы привели в порядок шарфики и пуговки, распрощались с Петрушей (он напутствовал меня мудрым советом ?Порр-рох дерр-жи сухим, морр-рячок!?) и спустились вниз. Дежурили в тот день Койот и Три Ноги; сидели на скамейке за песочницей, курили и изображали задушевный разговор. Потом поднялись и не спеша последовали за нами. Дарья рванулась по привычке на остановку троллейбуса, но я ее придержал, сказав, что договорился с приятелем Пашей - заедет, мол, за нами на машине и довезет до места. - Когда заедет? - Минуты через три-четыре, - ответил я, взглянув на часы. - А что за приятель, Димочка? Ты мне о нем не рассказывал. - Нарочно. Он - Казанова. Страшный ловелас! Боюсь, тебя отобьет. - Хи-хи? А где он служит? - По автомобильной части. - А какая у него машина? Об этом я понятия не имел и потому пришлось соврать: - У него три машины. Не знаю, на какой он нас повезет. Думаю, на ?Вольво?, а может, на ?Тойоте? или? Шелковиц к нам со скрежетом подкатила ?Волга? - голубая, слегка проржавевшая, местами побитая и с легендарной фигуркой оленя на капоте. Паша Кирпичников распахнул дверцу, высунул рыжую башку и доложил: - Транспорт в вашем распоряжении, Дмитрий Григорьевич. Садитесь. - Потом, поглядев на круглые коленки Дарьи и итальянские туфельки, добавил: - Даму можно вперед! - Вот уж фиг, - отведил я и запихнул мою птичку на заднее сиденье. Она пребывала в некотором ошеломлении, но салон оказался просторным, чистым, обтянутым сведло-серым бархатом, а диванчик, на котором мы устроились, - широким и мягким. Правда, машина тронулась с места погромыхивая и екая, как томимый жаждой верблюд, но на скорости в тридцать пять киломотров в час подозрительные звуки прекратились, и тряску сменило ровное, плавное покачивание. Копотливо и величественно мы плыли мимо купчинских многоэтажек, а за нами, в столь же неспешном темпе, следовал белый
|