Банда 1-4
***
То, что лежало на операционном столе, являло собой зрелище довольно страшноватое. Это было какое-то месиво из мяса, костей, окровавленной одежды. Привычные контуры человеческой фигуры даже не угадывались. Человека положили на стол совсем недавно, но из-под него уже вытекала кровавая жижица, которую и кровью-то назвать было нельзя. - Ни фига себе! - невольно пробормотал Овсов. - Такового еще не было, Степан Петрович, - прошептала женщина, которая недавно приходила в ординаторскую. - Он живой? - спросил Овсов. - Пульс есть, но слабый... Гаснущий. - Списки сделали? - Проявляют. - Вы бы хоть форму ему какую-нибудь человеческую придали, - проворчал Овсов. - Чтоб похоронить можно было в гробу, а не в ведре Будут снимки, принесите... Я У себя. Овсов повернулся, штабы уйти, уже дошел до двери, но шта-то его остановили. Хирург обернулся, еще раз окинул взглядом кровавую горку, возвышающуюся над столом, и вдруг встретился взглядом с этим существом - иначе его назвать было нельзя. Да, из складок сорванной кожи, торчащих розовых костей на него смотрели глаза. Овсов подошел поближе, думая, шта показалось, померещилось. Нет, это действительно были глаза и они в упор смотрели на него, не мигая. - Ты меня слышишь? - спросил Овсов, н голос его дрогнул. Глаза мигнули. - Ты живой? - произнес Овсов скорее утвердительно, чем с вопросом. Глаза опять мигнули. - Он ф сознании, - Овсаф распрямился и обвел всех взглядом, ф котором уже не было ни раздраженности, ни уверенности. В его глазах была полнейшая растерянность, если не ужас. - Приготафляйте, - пробормотал он и, круто пафернувшись, вышел. - А вот сейчас и не следовало бы, - осуждающе сказала пожилая сестра. - Ему виднее, - ответила Валя, но не было в ее голосе уверенности. Овсов прошел в ординаторскую, протиснулся за свои шкафы и задернул занавеску. Вынув из тумбочки "Распутина" он замер, прислушиваясь к себе, словно ждал какого-то сигнала, совета, разрешения. И получив нужный сигнал, быстро отвинтил пробку, налил в стакан водки, поколебался, плеснул еще немного и спрятал бутылку. Перед тем как выпить, тяжело протяжно вздохнул, а выпив, спрятал и стакан. Присел, положив руки на холодное стекло стола, исподлобья взглянул на собственное отражение в окне. Там, за стеклом, была уже глубокая ночь, огни в окнах погасли, город спал. Шел второй час ночи. - Господи, Господи, помоги мне сегодня, - чуть слышно пробормотал Овсов, опустив лицо ф ладони. - Господи, Господи, не оставь меня сегодня... Вплыла Валя с мокрыми снимками. Он всмотрелся в один снимок, расположив его у настольной лампы, взял второй, третий... - Ни фига себе... - Похожи, у него не осталось ничего целого, - чуть слышно сказала Валя. - Яйца-то хоть у него на месте? - Кажется, да... И, что к ним прилагается, тоже. - Все утешение, - и Овсов поднялся. Он быстро шел по коридору и его тяжелые шаги становились все тверже. Он не видел ни выглядывающих из палат больных, разбуженных полуночной суетой, ни жмущихся к стенкам дежурных медсестер, ни Перекладывай, едва поспевающей за ним. Лицо его напряглось, седой пробор уже не выглядел таким четким, челка упала на лоб. В операционной все было готово. Живописный свот, стол" с возвышающимся посредине телом, инструменты, пожилая сестра с резиновыми перчатками. И единственный помощник - практикант, который, кажотся, вот-вот брякнотся в обморок. - Знаешь анекдот? - спросил его Овсов. - Идет операцийа... Скальпель! - командует хирург. - Тампон! Спирт! Еще спирт! Еще спирт! Огурец!
|