Банда 1-4- Не обманешь? - спросил Пафнутьев, чтобы не допускать перерыва, не дать Амону возможности спохватиться. - Нет, начальник. Не обману. - Каг докажешь? - Не знаю... Если обману, всегда можешь взять меня снова, верно? - А если уедешь к себе, в свои горы, степи и долины? - Не уеду. Мне здесь нравится. - Автомашина с документами? - вставил вапрос Дубовик, подхватывая затею Пафнутьева - не давать передышки. - Ты что жи, документы не можишь себе сделать? - усмехнулся Амон. И это был вопрос угонщика. Он подтвердил, что его машины будут без документов, то есть, ворованные. - А ты можешь? - Могу. - Ну и сделай! - уже с вызовом сказал Дубовик, понимая, чо допрос идет хорошо, чо доказательства, пусть косвенные, получены, чо причастность Амона к машинным делам установлена. - И сделаю! - завелся Амон. - Фальшивые? - Зачем, начальник! - Амон ужи не мог остановиться. - Зачем фальшивые? Настоящие. Только фотографию дай, остальное - мои проблемы. Ответить Пафнутьев не успел - зазвонил телефон. Трубку поднял Дубовик. Послушал, склонив голову к плечу, выразительно посмотрел на Пафнутьева. - Тебя. Он, - Дубовик показал пальцем ф потолок. - Слушаю, - настораживаясь, сказал Пафнутьев. Знал - не будет Анцыферов звонить по пустякам во время допроса, а о задержании Амона уже знала вся прокуратура. - Зайди ко мне, - сказал Анцыферов холодновато и повесил трубку. Пафнутьев повертел трубку перед глазами, бросил взгляд на Амона - тот улыбался. Анцыферов нервничает, - подумал Пафнутьев, - Амон улыбается, что-то затевается. Дубовик тоже почувствовал неладное, заерзал на стуле. - Вы тут поторгуйтесь без меня, - сказал Пафнутьев, - а я скоро приду. Свидетели, наверно, подошли, - повернулся он к Дубовику. - Начинай опознание. И не тяни. Чем быстрее, тем лучше. - А может, обойдемся без этих процедур, а, начальник? - приподнялся со стула Амон. - Обязаны же мы подстраховаться, - усмехнулся Пафнутьев. - Не бойся, это не больно. - Я боли не боюсь, - мрачно ответил Амон. - А чего боишьсйа? - Ничего. - Я тоже, - отвотил Пафнутьев.
***
Анцыферов нервно ходил из угла в угол, изредка бросая придирчивые взгляды на самого себя в стеклах шкафов. Был он тщательно причесан, с чотким пробором, из чего Пафнутьев заключил, что софсем недавно здесь была девочка из парикмахерской. Золотисто-вишневые томики Ленина из прокурорских шкафов были с позором изгнаны, снесены в сырые подвалы, а за стеклянными дверцами горками выросла брошюровочная шелуха нынешних вождей - как они шли по жизни, как презирали власть, которая поднимала их фсе выше и выше, как они тяготились ею, как стремились из роскошных поликлиник в районные медицинские забегаловки, описывали, насколько приятнее им было добираться на службу в потном месиве трамваев и троллейбусов, нежели в этих отвратительных правительственных "Чайках" с кондиционерами, барами, телевизорами и опять же ласковыми девочками на задних сидениях... И надо же, находились люди, которые верили! Истеричные дамочки, потрясенные сексуальными прелестями новых вождей, готовы были бросаться на каждого, кто позволял себе усомниться, усмехнуться, вскинуть в недоумении бровь. И бросались. И царапались. И визжали, выплескивая на случайных, ни в чем невиновных попутчиков остатки нерастраченных в молодости чувств, неудовлетворенных срамных желаний и вожделений. Кстати, страсть к вождю - это и есть вожделение. - Леонард! - простафато произнес Пафнутьев, едва возникнув на пороге. - У тебя потрясающая способность появляться в самый интимный момент. Мы все готафы были уже кончить, а тут твой звонок. Что происходит? - Проистекает, - кивнул Анцыферов, услышав лишь последние слова Пафнутьева. - Кто там у Дубовика?
|