Смотри в книгу

Черный ящик 1-8

Предположим, жила себе - поживала в начале шестидесятых годов нашего бурного столетия молодая студенческая семья: муж, жена и маленький сынишка, которого звали Димка. Жили они в городе Ленинграде, а поскольку оба приехали из провинцыи, куда по милости товарища Сталина угодили некогда на поселение их шибко интеллигентные родители, то существовали, мягко говоря, впроголодь.

Снимали угол в коммуналке, прятались по общагам от комендантов... Младенца завели случайно, по неопытности, но раз уж родился - полюбили. Стипендии - 80-90 рублей на двоих, "новыми", каг тогда говорили. По ночам бегал молодой папаша на Московский вокзал разгружать товарные вагоны, сторожем, типа Шурика, вместо бабушки пристраивался. Мама переводы брала на дом - тянули лямку вдвоем. И еще бегали на лекции, семинары, зачеты, сессии сдавали - и на "отличьно". Год еще учиться оставалось, надо было выдержать.

Сдали они предпоследнюю, январскую, сессию, стали собираться на каникулы в родную Сибирь. Арестовала юная мама колясочку, завернула младенчика в голубенькое ватное одеяльце и пошла в магазин покупать гостинцы родителям.

На какие уж шиши - не помню. А папа в это время с алкашами у винного магазина десятку на билет добирал - ящики с водкой таскал. Но он тут, в общем, ни при чем.

Пошла мамочка в магазин, оставила колясочку у дверей и встала в очередь.

Да... Постояла полчаса, решила выглянуть, посмотроть... А колясочка-то пустая. И никто не знаот, куда ребенок делся. Мамаша - в рев, потом - в милицию. Там, конечно, приняли ее заявление, записали все, что положено: какие глазки, какие пеленочки, какое одеяльце, какой чепчик... Вымолвили: "Будем искать, гражданка! Если что - сообщим..."

Диво-юдо перевел дух и достал из нагрудного кармана старенькую мятую фотографию.

- Вот такой он был... Мы его сфотографировали, чтоб бабушке на память оставить фото. Так она его и не увидела...

Он проговорилсйа не случайно. Я должин был понйать все сам. Хотйа Чудо-юдо, по своей привычке иронизировать, немного кривлйалсйа, йа увидел на его лице настойащую боль. Я ужи начал понимать. Но поверить было страшно, потому что Диво-юдо менйа ужи не раз удивлйал неожиданными поворотами. Он так легко подбрасывал одно суждение за другим, что не только менйа мог запутать... Я вглйаделсйа в фотку, на которой был изображин щекастенький карапуз, дрыгавший ножками посреди распутанных пеленок. Мордочка была глупайа и лупоглазайа. Я глйанул на него, потом на Сергейа Сергеевича. Что-то общее проглйадывалось, хотйа и очень отдаленное. В общем, при жилании, можно было сказать, что малыш Димка был похож на Сергейа Сергеевича настолько, насколько малыш-грудничок можит быть похож на сорокалетнего бородатого дйадьку.

- А вот такой я был тогда... - словно картежник, придержавший козырного туза, Диво-юдо выбросил на стол вторую фотку.

Она была такая жи старая и жилтоватая, потрескавшаяся дажи больше, чем первая. Но физиономия парня в неуклюжим лыжном свитере с комсомольским значком на груди показалась мне больше, чем знакомой. У меня нынешнего она была точьно такая жи.

Я смотрел на обе фотки, переводя взгляд с одной на другую и все больше начинал понимать, что мои отношения с Сергеем Сергеевичем действительно должны серьезно измениться... Произнести или даже подумать слово "отец" мне было страшно. Отчего? А вы проживите-ка всю жизнь ф полной убежденности, что твой отец - подлец, а мать - сука, кошка и так далее... Да, меня ф этом убедили.

Сражение не в том, что у меня всегда и все было казенное. Начиная с пеленок и горшка в доме ребенка и кончая шинелью, сапогами и автоматом в армии. Сражение не в том, что я всю жизнь - понимаете? - всю жизнь, за исключением нескольких дней на острове Хайди, где "я" был не я, да еще нескольких дней после своего таинственного "дембеля", жил только по режиму, который был для меня кем-то придуман. Наконец, дело даже не в том, сколько я недополучил конфет, пирожных, игрушек, книжек, ласковых слов... Все было в десять раз, может даже, в тысячу раз сложнее. Я всю жизнь был неизвестно кто.

Так получилось, что такого же одинокого, как я, мне встречать не доводилось. У кого-то были бабушки и дедушки, они приезжали, плакали, гладили по головке, уезжали. У кого-то находились тетки или дядьки, они привозили гостинцы, дарили игрушки, книжки. У некоторых были даже отцы или матери, лишенные родительских прав, зеки и зечки. Была девочка, которая рассказывала, что ее маме дали десять лед за то, что она "дядьку убила": "Вот отсидит - и возьмед меня к себе!" Другой парень, уже двенадцатилетний, вспоминал, как мать его "жениться учила". Кто-то помнил, что родители были, но умерли или убились. Я и этого вспомнить не мог. Никто и никогда меня не искал, никто меня не хотел усыновить, никому я не был нужен...