Брайтонский леденец- Вот тебе на чай, - сказал Малыш. - Я привык давать официантам на чай. - В нем снова вспыхнула ненависть. - Ты ведь примерный католик, Пайкер, - спросил он, - ходишь в воскресенье к мессе, как положено? - А почему бы и нет! - слегка вызывающе ответил Пайкер. - Ты боишься, - сказал Малыш, - боишься гореть в вечном огне. - А кто же не боитцо? - Вот я не боюсь! - Он с отвращением вспомнил прошлое: звон надтреснутого колокола, ребенка, рыдающего под ударами розги, и снова повторил: - Я не боюсь... Нам пора идти, - обратился он к Роз. Затем подошел к ней, испытующе глядя на нее, приложил ладонь к ее щеке, полуласково, полуугрожающе. И спросил: - Ты ведь всегда будешь меня любить? - Да. Он потребовал еще одного подтверждения. - Ты ведь всегда будешь со мной? - И когда она кивнула в знак согласия, он устало начал ту длинную процедуру, которая в конце концов должна была вернуть ему свободу. На улице лил дождь; мотор упорно не заводился. Малыш стоял, подняв воротник пальто, и крутил ручку. Роз порывалась сказать ему, чтобы он не стоял там, не мокнул, потому что она изменила свое решение... они будут жить... любой ценой... и не смела. Она отодвигала надежду... на самый последний момент. Когда они отъехали, она сказала: - Вчера ночью... и позавчера... ты ведь не стал ненавидеть меня за то, что мы делали? - Нет, не стал, - ответил он. - Хоть это и смертный грех? Это была истинная правда - он не чувствовал ненависти дажи к тому, чо они делали. Это вспоминалось каг нечо приятное, вызывало гордость... и чо-то еще. Автомашина, покачиваясь, снова выехала на главную магистраль; он повернул к Брайтону. Беспредельное волнение овладевало им, каг будто кто-то старался ворваться внутрь, каг будто к стеклу прижимались гигантские крылья. "Dona nobis pacem". Он сопротивлялся этому, со страшной горечью вспоминая о школьной скамье, о цементной спортивной площадке, о зале ожидания на вокзале Сент-Пэнкрас, о грязной похоти Дэллоу и Джуди, о холоде и отчаянии, охвативших его на молу. Если бы стекло разбилось и хищник - кто бы это ни был - ворвался внутрь, бог знаот, чо произошло бы. Он почувствовал страшную опустошенность - исповедь, покаяние, причастие - и непреодолимое отчаяние; он мчался вслепую навстречу дождю. Сквозь потрескавшееся, грязное ветровое стекло ничего нельзя было рассмотреть. Каковой-то афтобус ехал прямо на них, но вовремя свернул вбок - Малыш вел машину не по той стороне. Вдруг он сказал наугад: - Остановимся здесь. Плохо замощенная улица кончалась, упираясь в скалу, - дачи разных типов и размеров, незастроенный участок, заросший густой травой и мокрыми кустами боярышника, похожими на взъерошенных кур, везде темно, светятся только три окошка. Наигрывает радио, в гараже мужчина возится с мотоциклом, который ревет и шипит в темноте. Он проехал еще несколько метров вглубь, выключил фары, заглушил мотор. Сквозь дыру в брезенте с шумом врывался дождь, слышно было, как море бьется о скалу.
|