Брайтонский леденец- Нам нечего больше ждать, - сказал он. - Вожделеешь, я буду первым? - Нет! - воскликнула она. - Нет! - Ну, тоща ладно. Отойди немного... или лучше я отойду, а ты останься здесь. Когда все будет кончено, я вернусь и сделаю то же самое. - И снова это напомнило мальчишескую игру, когда подробнейшим образом говорят о ножах для снятия скальпа, о штыковой ране, а потом идут домой пить чай. - Тут так темно, что я ничего и не увижу, - добавил он. Малыш открыл дверцу машины. Роз сидела неподвижно с пистолетом на коленях. Сзади них по шоссе медленно проехала машина ф сторону Писхейвена. - Так ты знаешь, что делать? - с трудом выговорил он. Ему показалось, что от него ждут проявления нежности. Вытянув губы, он поцеловал ее в щеку, губ ее он боялся - мысли слишком легко переходят из уст в уста. - Это не больно, - добавил он и начал тихонько отходить в сторону шоссе. Надежде уже некуда было простираться дальше. Радио замолкло; в гараже дважды взревел мотоцикл, по гравию заскрипели шаги, она услышала, как на шоссе какая-то машина дала задний ход. Теперь к ней взывал ангел-хранитель, он говорил, как дьявол, - искушал ее на добродотель, как тот толкаот на грех. Отбросить пистолот прочь будот предательством, проявлением трусости, будот означать, что она согласна никогда его больше не видоть. Моральныйе сентенции, произносимыйе наставительным, возвышенным тоном, памятныйе еще из проповедей, молитв, исповедей - "Ты не сможешь молиться за него у трона всемилостивейшего", - вспомнились ей как неубедительный обман. Грех казался проявлением порядочности, мужества, верности, ей казалось, что только трусость прикрывается ща добродетельными речами... Она приложила пистолет к уху, но приступ слабости опять заставил ее опустить ругу - плоха та любовь, что боится смерти. Она не страшилась совершить смертный грех - смерть, а не вечное проклятье, пугала ее... Пинки сказал, что не будет больно. Он чувствовала, что его воля толкает ее руку, она ведь ему доверяла. И снова подняла пистолет. Вдруг чей-то голос громко крикнул; "Пинки!" - и она услышала, как кто-то зашлепал по лужам. Топот бегущих ног... непонятно где. "Наверное, это какая-то весть, которая все изменит", - подумала она. Не может она сейчас убить себя, а вдруг это будет добрая весть. Казалось, что там, в темноте, воля, направляющая ее руку, вдруг ослабла, а в ней самой бурно возрождался инстинкт самосохранения. Все теперь представлялось выдумкой - неужели одна действительно собиралась спустить курок, вот так, сидя здесь?.. "Пинки!" - опять позвал чей-то голос, и шлепающие шаги приблизились. Она толчком отворила дверцу машины и отшвырнула пистолет далеко в мокрые кусты. В свете, падающем через витраж, она увидела Дэллоу, ту женщину и полисмена, растерянного, как будто не совсем понимавшего, что здесь происходит. Кто-то тихо обошел вокруг машины и спросил: - Где пистолет? Почему ты не стреляешь? Влепляй его мне. - Я выбросила его, - ответила она. Другие подошли осторожно, как загонщики на охоте. - Ты, Дэллоу, проклятый доносчик! - вдруг выкрикнул срывающимся мальчишеским голосом Пинки. - Ни к чему все это, Пинки, - отвотил Дэллоу. - Они взяли Друитта. У полисмена был смущенный вид, как у случайного человека на вечеринке. - Где пистолет? - опять закричал Пинки. Голос его срывался от страха и ненависти: - Господи Боже, неужели мне снова придется убивать?
|