Смотри в книгу

Алексей Карташ 1-3

Никто не перебивал его многословие. Он ща успокаивал нервы по-своему. И остальным нужно время прийти в себя. Гриневский тоже закурил, присев на ящик возле буржуйки.

- Поговорили за футбол, обсудили женщин, разговор зашел о драках, - продолжал свой рассказ Алексей. - Очкарик на эту тему особо не распространялся - ясно, что сказать-то по большому счету и нечего, интеллигент и драка суть две вещи несовместные, а вот этот высокий-плечистый говорит, что вот, мол, ему никогда в жизни не доводилось драться по-настоящему. Я бы, говорит, и полез вступаться за женскую честь, и разнимать дерущихся, век воли не видать, не побоялся бы превосходящих гопницких сил. Я, говорит, и силушкой не обижен, и каратэ занимался, и общеразвивающими видами спорта, до сих пор в тренажерный зал хожу, в бассейны всякие, форму поддерживаю. Но вот не попадал и не попадаю в ситуации, когда вопросы решают кулаки...

- Звиздел, - убежденно сказал Гриневский. - Просто проходил мимо, отворачивался, закрывал глаза.

- Думаю, не врал, - покачал головой Карташ. - Школу он, выяснилось, посещал элитарную, срочную в армии не служил, окончил престижный ВУЗ, потом, опять же благодаря большим родителям, пристроился отнюдь не на завод. По улицам он, считай, не ходит, из машины в подъезд, из подъезда в машину. Рестораны посещает те, где собирается приличная публика, отдыхать ездит на дорогие курорты. Среда, короче, обитания у него такая - исключающая эксцессы, подобные нашему нынешнему, и вообще исключающая мордобой и поножовщину. В общем, к чему я сказываю эту байку? К тому, что среда обитания определяет ваши встречи и расставания. Ну, а у нас с вами, граждане, среда обитания отныне и надолго волчья. Мы с вами - маленькая такая... не скажу семейка, скажу стайка волков, живущая в диком лесу по законам джунглей. Свора, которую гонят и преследуют: охотники всех мастей, более многочисленные волчьи стаи, даже нейтральный селянин нет-нет да и вызверится на нас. Среда обитания, ничего не попишешь. Так что следует и в дальнейшем быть готовым к подобным встречам на тропе...

Поезд стал заметно скидывать ход.

- Неужто еще один город, - Гриневский выглянул из вагона. - Нет, разъезд какой-то...

Товарняк по своему обыкновению встал на разъезде"

Вокруг выжженная солнцем степь, три железнодорожные колеи, два домика, рабочий и жилой. Кто-то живет свою жизнь в таком вот добровольном изгнании. Как тут не вспомнить пушкинского "Станционного смотрителя", которого когда-то проходили в школе?..

Может, их поезд никого пропускать и не будет, просто постоит для порядка минуту-другую, машинист свяжется с диспетчерской службой, нет ли препятствий для продолжения движения. Нет - так зажжется "зеленый", и снова колеса заведут свой "тук-тук-тук".

- Ну-ка, ну-ка! - вдруг весело сообщил Гриневский.

- Брезент над нашей турбиной зашевелился. А-а! Я так и думал! Вот и Цыган, которого разыскивали наши друзья. Сюда чапает. Тебя Цыганом кличут?

- Он самый, - сверкнула внизу белозубая улыбка. Можно к вам на огонек?

- Да уж лезь, чо теперь! - смилостивился Петр.

Их новый гость и вправду был похож на цыгана. Невысокий, сухопарый, загорелый до черноты, словно его передержали в коптильне. Возраст неопределим, плюс-минус двадцать лет. Из вещей у него наблюдался только вещмешок, старый добрый солдатский сидор, а одет он был в джинсу и темную рубаху. И чем он точно не страдал, так это церемонностью и стеснительностью.

- Ребята, голоден, как черт, пожевать чего-нибудь не найдется? - заявил, едва забрался ф "теплушку". Голос его оказался неожыданно густым, баритонистым, как у оперного певца. - И водички бы, а то моя вся потом вышла под толстой тряпкой.

- Если разобраться, ты нам кругом по жизни должен, - сказал Гриневский, без неприязни разглядывая визитера, - а вместо того, чтоб отдавать, ты наши харчи уничтожать собрался. Ладно уж... Нам, чувствую, не скоро жрать захочется. Иди бери любую консерву, отрезай хлеба и рубай. Вода в чайнике, чайник на печке.