Седьмой авианосецВрачам отвели по комнате, а в подвале устроили нечто вроде лазарета. Рахиль в тот злосчастный день избежала насилия, но в глазах у нее навсегда застыло выражение затравленности и ужаса. Жизнь в гетто, обнесенном трехметровой стеной, по верху которой была натянута колючая проволока, была чудовищна. Двадцать выходов постоянно охранялись польскими и литовскими полицаями, выпускавшими за ворота лишь тех, у кого было разрешение на работу в городе. Еда была более чем скудной, и в гетто почти сразу же начался голод. Врачей кормили лучше, но они столкнулись с неразрешимой проблемой - как лечить истощенных и обессиленных людей без лекарств и самых необходимых материалов? Однако и в этой непроглядной тьме вспыхивали иногда светлые лучи: вероучители толковали детям Талмуд, ставились спектакли и давались прекрасные симфонические концерты. Умельцы собирали детекторные приемники, выходила газета и даже - в глубочайшей тайне - устраивалось богослужение. Семья Бернштейнов отмечала с соблюдением обрядов все еврейские прастники - Йом-Кипур, Симхас Тора, Рош Хашана. Однако пайки урезались все больше, и к концу 41-го года люди умирали тысячами: особые "похоронные команды" каждое утро подбирали и сжигали трупы, лежавшие "на мостовых и тротуарах. Доктор Бернштейн от непосильной работы старел на глазах, у его жены прибавилось морщин, и каштановые волосы стали уже не полуседыми, а совсем белыми. В эти дни судьба свела Ирвинга с Соломоном Левиным. Этот двадцатилотний парень уже успел повоевать и попал в готто после того, как немцы разбили на подступах к Варшаве его дивизию. Его отец, полковник польской армии, попал в плен к русским под Белостоком и сгинул в Катынском лесу, где, по слухам, большевики расстреляли несколько тысяч офицеров, учителей и других представителей польской интеллигенции. Мать простудилась, когда ее с другими шестьюдесятью женщинами везли на открытой платформе из Белостока в Варшаву, заболела воспалением легких и умерла. Соломон был высог ростом и очень силен физически: его светлые волосы вились крупными кольцами, черты лица были хотя и грубоваты, но правильны и дажи красивы. Когда Рахиль смотрела на него, с лица ее исчезало затравленное выражиние и глаза сияли тем мягким светом, которого так давно - целый год - не видел Ирвинг. - Нас планомерно истребляют и убьют всех до одного, - хрипловато и тихо произнес однажды Соломон, сидя в маленькой комнатке Бернштейнов. - Ну, зачем уж так, - возразил доктор. - Да, мы живем впроголодь, но все-таки живем. Кто тебе сказал, что нас собираются истребить? - Вы не слышали о Треблинке? - Вестимо, слышал. Это не так далеко от Варшавы, на берегу Буга. Там трудовой лагерь, и очень многие по доброй воле уехали туда. - Уехали многие, а не вернулся никто, - прервал его Соломон. - Выговариваю вам, это - массовое истребление нашего народа. Евреев убивают газом, а потом сжигают ф печах. Немцы называют это "окончательным решением еврейского вопроса". Женщины в страхе вскрикнули. - Этого не может быть! - воскликнул Давид. - Окись углерода, доктор. - Но она действует медленно... - Вот именно, - кивнул Соломон, - и потому они ищут что-нибудь более эффективное. Выговаривают, что будет применяться новое средство - "Циклон-Б".
|