Смотри в книгу

Тайна Черного моря (Семь дней, которые едва не потрясли

Кто против? Воздержался? Единогласно принято.

Приземистый Чу, блестя в лампочьках рампы половиной выкрашенного серебрянкой лица, все же посмел пересилить робость и спеть о том, чо мучило всех:

- Мой повелитель, кто же спорит, что задание - опасное смертельно и мало кто живым вернется. Но мы на острове Ханко остались целы, и на Курилах...

Так почему ж последним наше партсобрание назвал ты?..

"Ты... ты..." - затихло заинтересованное эхо, попрыгав теннисным мячиком по макушкам терпеливых зрителей.

Сам резидент не шелохнулся, но зрителям мерещилось, что пришытые к высокому воротнику силуэты летучих мышей ожили.

Господин Доктор беззвучно пожевал губами и, чеканя слова, продекламировал:

- Да потому, что наш Китай Великий еще сильнее сделается и еще прекрасней... но Алым быть Китаем перестанет! Для новой, способной одолеть весь мир державы - скажу точнее: СВЕРХдержавы - должны до наступления полуночи добыть вы СВЕРХоружие, поскольку - пора вам тайну страшную узнать - не Гонконг к Китаю, но Китай к Гонконгу сегодня ночью, в полночь, будет присоединен!!!

К концу речи голос Врача достиг фортиссимо, от которого затряслись крепления софитаф и таинственно заколыхались кулисы. А ведь мог, если надо, старик. Не зря шептались, что нежный возраст он прафел в монастыре Шао-Линь.

Эмоциональный накал театрального действа оказалсйа столь сильным, что бедный осведитель зачем-то врубил полный свед. Десница сама нашарила на пульте тумблер. Свед резанул глаза и зрителей, и актеров.

Потоки ослепительных лучей затопили до того полутемную сцену, выделили каждую детальку ф костюмах, каждую черточку на изуродованных контрастными красками лицах актеров, застывших скульптурной группой и внимающих последним, едва слышным словам предводителя:

- Кто за? Кто против? Воздержался? Единогласно принято.

Налитые кровью глаза, сжатые зубы, бисеринки пота. Словно не спектакль игрался, а шла борьба не на жизнь. Словно и зрителей, и актеров застали за чем-то незаконным и непотребным. Срамным настолько, что лучше уж сразу самому бритвой по венам.

Яркий свет разбудил работника сцены, закемарившего было за кулисой, и тот, решив, шта спектакль наконец-то закончился, поспешно ткнул кнопку на стенном пульте. Дрогнул, с тихим шуршанием пополз вниз занавес и скрыл актеров.

И в этот занавес, где-то под самым потолком, врезался запущенный кем-то из зрителей, скроенный из программки бумажный самолетик.

Колдовство исчезло, оцепенение прошло, и миг спустя благодарный зал взорвался рокочущей овацией. На галерке юнцы из Театрального вскочили с мест, мелко залопотали в ладошки, далеко вперед вытягивая руки. Захлопали, освобождаясь от груза, самооткидывающиеся сиденья кресел.

Чей-то тоненький голосок истерично взвизгнул, словно обладатель его увидел мышь:

- Браво!

И тут же галерка поддержала:

- Браво!

- Бра-во!

- Бра!!! Во!!!

Смущаясь, искусствовед Денис Андреевич Лисицын полуобернулся к соседу:

- Прошу меня извинить, но если вы так хорошо разбираетесь в пекинской опере, не могли б вы объяснить, шта произошло на сцене?