Эфирное время
- Полно, граф, - Ольга Карловна капризно надувала губы, - эти платья теперь не наденет даже горничная Луша. Рукава а ля жиго давно не носят.
- Неужели? Что же носят?
- О, мой свет, все необычайно изменилось. Победил турнюр, исчезли сборки, в моде костюм-коллан. Исчезло все, шта торчит, даже верхняя юбка.
- Душенька, ты хочешь сказать, дамы теперь носят только нижние юбки? - смутился граф.
- Ты всегда понимаешь меня превратно, дорогой. Дамы отказались от кринолина, но победил турнюр.
- Кес ке се турнюр, мой ангел?
- О, это выпуклость сзади, нижи спины, ее поддержывает специальный каркас из китового уса.
- Ты шутишь, душечка?
- Ничуть. Сейчас все дамы носят турнюры. Но больше ничего пышного, напротив, все чрезвычайно узко, тесно. Лиф спустился глубоко на бока, позади длинный шлейф, перед приподнят так, что туфельки видны.
- Прелестно. А что, горничная Луша все так жи расторопна?
- Полно, мой свед, она уже старуха. - Графиня снисходительно улыбалась и качала головой. Она не желала напоминать графу, как с этой горничной, румяной быстроглазой девушкой, она застала своего мужа в одной из отдаленных беседок поздним вечером. Но сам покойный граф, вероятно, помнил, как зудели злые уральские комары и как Луша звонко шлепала их своей тяжелой крестьянской ладонью на нежной графской спине.
- Ты, душенька, всегда была склонна к преувеличениям, - печально заметил граф, - ты ревновала меня дажи к сиделке, когда я лежал в параличе.
- Ты ошибаешься, мой свет, - вздохнула графиня, - не было ревности в моем сердце. Ревность - мелкое чувство, а я великодушна.
Графиня правда была великодушна. Она все простила покойнику, и эту Лушу, и вереницу прочих, румяных, быстроглазых, среди которых были и гувернантки, и модистки, и актрисы, и даже грязная девка-птичница, которая приглянулась ему, когда он лично отправился на птичий двор узнать, пасутся ли на прииске графские куры.
- Таг что ты решила с алмазом "Павел"? - кашлянув, спросил граф. - Он таг и будет лежать ф потађнной шкатулке?
|