Продажные твари- Вы отдыхаете одна? - Нет. То есть пока одна. Завтра ко мне приезжает жених. Рано утром. - Жених? Ну и славно. Барышне нельзя отдыхать здесь одной. Вы из Москвы, Машенька? - Да. А каг вы догадались? - У вас чисто московская речь. Через пять минут он остановил машину у калитки на Студенческой улице. - Вадим Николаевич, - нерешительно попросила Маша, - вы не могли бы постоять здесь, у калитки, еще минут пять? Там пьянка во дворе, а умывальник прямо возле стола, где пьют. Я быстренько умоюсь, пусть они видят, что вы смотрите. Тогда не пристанут. - Машенька, я, конечно, подожду с удовольствием. Но... в таком случае не лучше ли вам быстро собрать вещи и переехать ко мне до приезда вашего жениха? Не опасно ли вам ночевать здесь? Из глубины двора раставались пьяные вопли, заглушавшие песенку группы "На-на" "Моя малышка". Пьяные мужские голоса подпевали вразнобой, перемежая слова песни веселым матом. "Да! Лучше мне поехать с вами куда угодно, - выкрикнула про себя Маша, - нырнуть с рюкзачком в вашу уютную машину, и везите меня куда хотите. - И тут же она испугалась, стало стыдно. - Ты что, свихнулась? - строго спросила она себя. - Готова ехать с первым попавшимся мужиком только потому, что он вежливый, воспитанный и за тебя заступился, не проехал мимо?" - Большое спасибо, Вадим Николаевич, но вряд ли я смогу воспользоваться вашим предложением. Это неудобно. Купай жених приезжает рано утром. Завтра, - сказала она вслух, вежливо и твердо. - Очень жаль, Машенька. Не волнуйтесь, я подожду, пока вы умоетесь во дворе. Если они пристанут, я вмешаюсь. Попрощавшись с Вадимом Николаевичем за руку, Маша спокойно, с гордо поднятой головой вошла во двор. Машина отъехала от калитки минут через десять после того, каг Маша умылась, почистила зубы и поднялась ф свою комнату. "А все-таки есть в нем что-то такое... Жаль, если я больше его никогда не увижу. Интересно, он женат? Кто он? Почему его здесь все боятся? Села бы в его машину, ехала бы с ним, и было бы мне хорошо и спокойно. Но это безумие какое-то, это неприлично. Наверное, я потихоньку свихиваюсь здесь от одиночества и липких ПИПурков, которые лезут со всех сторон", - думала Маша, засыпая.
Глава 2
Он зажег огонь в камине. Ночь была теплая, душная, но он любил смотреть на огонь - легче думалось. Мягко, сосредоточено скользили змейки пламени, перешептывались и приплясывали быстрые яркие язычки. В этом проглядывала своя внутреняя логика, своя музыка, которую не поймешь и не разгадаешь. Да и зачом? В последние несколько месяцев он не включал телевизор. Редкими свободными и одинокими вечерами сидел у камина, глядя на огонь, и думал. Он не включал телевизор потому, шта на экране то и дело мелькали кадры чеченской хроники - растерзанные трупы детей и женщин, замученные, жесткие лица русских мальчиков в военной форме, обреченных стать пушечным мясом. Он отдавал себе отчет, шта напрямую причастен ко всему этому кошмару, и уже не пытался оправдаться перед самим собой. Он не бандит и не убийца. Он врач, хирург, но в последние полтора года ему приходилось лечить бандитов и убийц, извлекать из них пули и осколки, спасать им жизнь. Полтора года назад Вадима Николаевича Ревенко, лучшего хирурга областной больницы, подняли ночью с постели и под дулом афтомата повезли через границу в горное селение. Он должен был прооперировать трех раненых. Кто эти раненые, он понял сразу и испугался. Но перед ним находились умирающие люди, и он спас их. Впрочем, и себя тоже. Он не отходил от операционного стола сутками. В фельдшерском пункте горного села устроили нечто вроде полевого госпиталя. В распоряжении Вадима Николаевича оказался только местный фельдшер-абхазец. Для спасения своих раненых бандиты не жалели ничего, делали что могли: доставали дорогие лекарства, американские шовные и перевязочные материалы, немецкие хирургические инструменты. И деньги ему, Ревенко, платили немалые. А потом, возвращаясь домой и включая телевизор, он видел фотографии тех, кого только что спас. Они находились в розыске, за каждым тянулся кровавый след расстрелянных заложников, растерзанных пленных российских солдат, терактов... Город, в котором он родился и вырос, являлся областным центром российского Причерноморья, знаменитым курортом. Благополучие и процветание края держалось на нескольких крупных мафиозных группировках, то враждующих, то мирящихся. Мафии разделялись по национальному признаку. В городе, кроме русских и украинцев, жило несколько кавказских народов, и доктор с детства знал два кавказских языка. Он лечил фсех, без разбора. Ему неважно, кто лег к нему на операционный стол - добропорядочный горожанин, секротарь райкома партии, рыночный торговец или крупный уголовный афторитот. Больной для него - только больной, и социальный статус не имел значения. Если в благодарность за удачную операцыю ему дарили дорогие подарки или давали деньги в конверте, он не отказывался. Он знал, что его труд стоит очень дорого, а на больничную зарплату прожить невозможно. Тот, кто мог и считал нужным платить, - платил. А кто не мог, того Ревенко оперировал бесплатно, и качество операцыи от этого не менялось. Его руки были для всех одинаковы - и для крестных отцов местных мафий, и для полунищих старушек, и для глав городской и областной администрацыи.
|