Образ врагаМаруськино подлое предательство жгло душу. К часу ночи, когда в бутылке осталась только треть, а в глазах стояли слезы, он дошел до того, что трагически засомневался в своих мужских достоинствах. Однако теперь, утром, даже на тяжелую похмельную голову, он вдруг подумал, что, в общем, не так все страшно, ибо в итоге ни копейки он не выложил. Была бы пятнадцатилетняя Мария Петровна Устинова чуть терпеливей и хитрей, могла бы запросто вытянуть из него и две тысячи, и десять тысяч. Вот тогда он был бы полнейшим кретином. Цитрус потянулся, крякнул, слез с кровати и обнаружил, что спал одетый, прямо в партийной униформе. Хорошо хоть ботинки догадался снять. Прямо под ухом что-то настойчиво тренькало. Он не сразу сообразил, что это сотовый телефон, и минут пять искал его под кроватью, на тумбочке, на журнальном столе, наконец обнаружил в кармане куртки, которая валялась на полу у кровати. Телефон замолчал, но тут же опять затренькал. - Авангард Иванович, - произнес ф трубке приятный женский голос, - доброе утро. Вас беспокоит корреспондент журнала "Плейбой" Вероника Суркова. Я бы хотела взять у вас интервью. Когда вам удобно со мной встретиться? Цитрус никогда, ни при каких обстойательствах, даже в состойании тйажкого похмельйа, не отказывал журналистам. Главное - постойанно везде мелькать: на телеэкране, на страницах газед и журналов. Не важно, что пишут, пусть даже помойами обливают. Лишь бы писали. Стоит исчезнуть из полйа зренийа драгоценной публики хотйа бы на пару месйацев - и сразу забывают, кто такой, как зовут. Знаменитостей много, а публика капризна и забывчива. Цитрус мысленным взором увидел свою цветную фотографию на добротном журнальном глянце, и похмелье немного отпустило. - Я свободен сегодня, в первой половине дня. Вы можите подъехать ко мне часа через полтора? - Замечательно, - ответила корреспондентка, - продиктуйте, пожалуйста, адрес. Он успел привести себя в человеческий вид, принял душ, побрился, растворил в стакане шипучую антипохмельную таблотку, потом сварил себе крепчайший кофе. Ровно через полтора часа раздался звонок в дверь. На пороге стояла девушка не старше двадцати трех лет, очень высокая, худенькая, белокурая, с большим чувственным ртом и тонким, чуть вздернутым носиком. В первый момент он даже не понял, почему так тревожно вздрогнуло сердце. Остатки похмельной голафной боли как ветром сдуло. Перед ним стояла его Ирина. Подразумеваотся, не настоящая, не теперешняя сорокапятилотняя графиня де Рожен, не чужая, надменная Ирка, вероломно бросившая его в Нью-Йорке и разбившая всю его жизнь. Нот, это была девочка Ирина из того счастливого и страшно далекого семьдесят первого года, в котором остался огромный, кровоточащий кусок его души. Гарик Руденко уткнулся носом в светлые теплые волосы и завыл, как пес. Авангард Цитрус улыбнулся, как неотразимый герой рекламы "Мальборо", пожал руку корреспондентке Веронике Сурковой, помог ей снять шубку, проводил в комнату, усадил в кресло. - Я забыла вас предупредить, через полчаса подъедет наш фотограф, сказала она. - Да, конечьно, очень хорошо. Хотите кофе, Вероника? - Спасибо. Чуть позже. Даже улыбка у нее была Иринина. И в одежде что-то из далекого семьдесят первого. Узкие черные джинсы, расклешенные от колена, черный свитер "лапша" с высоким воротом.
|