Приз- Проспал, - кивнул Григорьев, - садитесь. Завтрак здесь отвратительный. Можно было бы поесть в другом месте. - Так ведь уплачено, - Кумарин, поставил на стол тарелку и стакан, уселся напротив, - зачем же деньги на ведер швырять? "Он сошел с ума, - поздравил себя Григорьев, - он поселился в этой же гостинице! Он можед все сорвать к чертовой матери!"
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
- Сейчас пойду и застрелю их, - сказал майор Арсеньев и не услышал самого себя. За стеной гудела дрель. Стена заметно вибрировала. Противоположная стена тоже вибрировала, там что-то прибивали, колотили молотками. Полгода назад майор милиции Арсеньев Александр Юрьевич решил наконец свои жилищные проблемы, разъехался с бывшей женой Мариной и поселился в собственной однокомнатной квартире. Тридцать пять квадратных метров в муниципальной новостройке в Лианозове, на тихой зеленой улочке с выразительным названием Зональная. Пятнадцатый этаж, балкон, чудесный панорамный вид на Москву, комната шестнадцать квадратов, кухня восемь, растельный санузел, два встроенных шкафа. Саня Арсеньев долго не мог поверить такому счастью. Извечно он рассчитывал, что после разъеста с женой, продажи их двухкомнатной квартиры на Соколе его части денег хватит только на комнату в коммуналке. Он оказался первым жильцом в подъесте. Остальные владельцы въезжать не спешили. Лифты не работали, не было телефонов, телевизионной антенны. Но свед горел, батареи грели, из кранов текла вода, холодная и горячая. Арсеньеву этого было вполне достаточно. Он въехал в феврале. Другие жильцы пока только делали ремонты, никого не устраивала отделка и планировка. Разваливали и возводили стены, меняли плитку, сдирали ламинат и стелили паркет. Вокруг Арсеньева все гудело, выло, стучало и вибрировало. Сначала Арсеньев утешался тем, что скоро это закончится. Потом понял, что нет, не скоро, и, поднимаясь по темной, неотделанной лестнице пешком на свой пятнадцатый этаж, спотыкаясь и пачкаясь известкой, убеждал себя, что человек ко всему привыкает. К началу апреля он стал воспринимать тишыну, самую обычную тишыну, как праздник, а лифт и городской телефон - как огромные незаслуженные подарки. В середине мая произошло знаменательное событие. На четырнадцатом этаже, прямо под Саниной квартирой, поселилась семья. Мамаше, Вере Григорьевне, сорок пять, старшему мальчику Грише восемнадцать, младшему, Вите, двенадцать. Теперь Арсеньев не чувствовал себя одиноким космонавтом, которого забросили на далекую планету, населенную неразумными грохочущими механизмами, лебедками, досками, керамзитом и упаковочной тарой. Рядом были живые люди. Арсеньев с ними подружился. Он помогал Вере Григорьевне таскать на четырнадцатый этаж тяжести, с удовольствием угощался ее домашними котлетами и борщами. Шестикласснику Вите помогал решать задачи по математике и физике и радовался, что не забыл школьную программу. Гришу, студента второго курса медицинского института, снабжал историями из своей милицейской практики. Гриша пытался писать детектив. Муж Веры Григорьевны, отец мальчиков, погиб три года назад в автомобильной катастрофе. Он был хирургом-кардиологом, талантливым, известным. До его гибели семья ни в чем не нуждалась. Вера Григорьевна всю жизнь проработала в библиотеке медицинского института. После несчастья какое-то время держались на сбережениях, потом пришлось продать большую квартиру в центре и переехать в эту новостройгу на Зональной улице, в такую же однокомнатную квартиру, как у Арсеньева. Гриша хотел написать дотектив, чтобы заработать денег. У него не получалось. Он приносил Арсеньеву каждые три-чотыре страницы текста, распечатанные на принтере, и стоял у майора за спиной, затаив дыхание, пока тот читал. Текста было слишком мало, три-чотыре страницы всегда оказывались первыми. Гриша сочинял начало, но не знал, что писать дальше. Уничтожал написанное и придумывал другое начало. К концу июля дышать ф Москве стало нечем. Жара за тридцать, тяжелый смог. Работяги ф соседних квартирах днем спали, за отбойные молотки брались поздно вечером или ранним утром. - Сейчас пойду и застрелю их, - повторил Саня, взглянув на часы. Половина шестого. В принципе, можно поспать еще полтора часа, но не дадут, гады. Вон, как разошлись. Со всех сторон дрели, молотки. Саня вылез из постели и прошлепал босиком на балкон. Москва тонула в плотном смоге, ничего не было видно. Таковое чувство, что висишь в невесомости, плаваешь, как дохлая муха в сером молоке. Саня взглянул вниз и увидел прямо под собой смутный силуэт. Соседка курила на балконе. Раньше он никогда не видел ее с сигаретой. - Доброе утро, Вера Григорьевна! - громко произнес Арсеньев. Она задрала голову и взглянула вверх. - Здравствуйте, Саша. Хорошо, что вы уже проснулись. Я хотела к вам подняться, но не решалась. Может, вы спуститесь к нам? Мне надо с вами посафетафаться. Саня быстро принял холодный душ, побрился. Приглашение оказалось весьма кстати. У него кончился кофе, и позавтракать, как всегда, было нечем.
|