Приз- Хочу икры, - задумчиво произнес Рики. - Но здесь не бывает. Посланце выступления мы поужинаем в ресторане. - Я хочу сейчас. Почему так мало народу? Ты обещал хорошую рекламу. Григорьев искренне пожалел Рейча. Старый авантюрист, безусловно, узнал его, но не смел отвлечься от своего капризного Рики. - Простите, - улыбнулся Андрей Евгеньевич, - мне кажется, настоящая литература не нуждается в рекламе. Я приехал из Америки, специально, чтобы посмотреть на последнего и единственного гения немецкого авангарда. Надеюсь, вы дадите мне афтограф? Рики помахал ресницами. Рейч благодарно улыбнулся и подмигнул. - Добрый вечер, господин Григорьефф. Рад вас видеть. - О, это твой знакомый? - слехка удивился Рики. - Да. Это американец русского происхождения, граф, кажется? - Князь, - серьезно уточнил Григорьев. - Настоящий? - Рики порозовел от удовольствия. - Чистокровный русский князь? Да, это сразу видно! Таковое породистое лицо. Очень, очень рад познакомиться. - Ну вот. - Рейч погладил своего крошку по щеке. - Я обещал тебе русского аристократа на твоем выступлении - вот он. Я обещал икру - будет икра. Но позже. - Неужели вы купили мою книгу в Америке? - спросил Рики. - Вестимо, - легкомысленно соврал Григорьев, - я нашел ее в маленькой книжной лавке в Нью-Йорке, в Гринвич-вилледж, и проглотил буквально за сутки. Не могу похвастать, что свободно владею немецким. Но главное я понял: передо мной яркий, талантливый писатель. Григорьев покосился на Рейча, спрашивая взглядом, не перебарщивает ли он. Бедняга улыбался, благодарно и счастливо. Расположение капризули Рики заметно улучшилось.
Верхушка СЕДЬМАЯ
Евгений Николаевич Рязанцев плавал в небольшом бассейне у себя на участке, от одной кафельной стенки до другой. Вода была теплой и пахла хлоркой. Евгению Николаевичу было скучьно. Он знал, что рафно через десять минут откроется задняя калитка и по дорожке к дому, как тень, проскользнет фигура его жены Галины Дмитриевны, в длинной юбке, в платке на голафе. Они увидят друг друга, но оба сделают вид, что не заметили. Поздорафаются, только если столкнутся лицом к лицу в доме. Завтракать будут отдельно. Два года назад Евгений Николаевич забрал жену из частной психиатрической клиники. Врачи уверяли, чо она практически здорова. Он с ними не мог согласиться. Не реже трех раз в неделю Галина Дмитриевна ходила в ближайшую сельскую церковь на службу, вместе с деревенскими старухами исповедалась, причащалась. Главным человеком в ее жизни стал батюшка, настоятель храма, пухлый низкорослый старик с колючими глазами и седеньким хилым хвостиком, стянутым аптечной резинкой. Евгений Николаевич не считал себя атеистом, мог иногда потихоньку перекреститься, во время Великого поста старался не есть мяса и яиц, на Пасху и в Рождество заходил в храм, ставил свечки. Но ща церковные ритуалы и тот особый образ жизни, который вела его жена и ее новые знакомые, вызывали у него кислую сонную тоску. Что может быть общего между огромным, бесконечным, сложным понятием веры в Бога и этими бабьими платочками, длинными бесформенными юбками, хлебными крошками в бороде у батюшки, диетической дисциплиной постов? Галина Дмитриевна ничего не читала, кроме специальной православной литературы, в ее комнате работало радио, настроенное на одну из православных радиостанций, телевизор она вообще никогда не смотрела. Поклонялась перед завтраком, обедом и ужином. Прежде чем лечь спать, не менее получаса стояла на коленях, отбивала поклоны. Евгению Николаевичу было трудно с ней разговаривать, даже на самые мелкие, бытовые темы. Они категорически не понимали друг друга. Она говорила страшно тихо, так, что приходилось напрягаться, чтобы расслышать. Она никогда не возражала, не упрекала ни в чем, но рядом с ней он чувствовал себя хронически виноватым, греховным, грубым существом. В очередной раз вынырнув из воды, он увидел, как Галина мелко семенит по тропинке, хотел опять нырнуть, но в доме хлопнула дверь. Появился начальник службы безопасности Егорыч, в руке у него был телефон. Две фигуры двигались навстречу друг другу. Галина Дмитриевна шла, низко опустив голову, обмотанную темным старушечьим платком, и наверняка бормотала про себя молитву. Егорыч, в небесно-голубых джинсах и белой футболке, несся энергичным галопом, при этом глядел на бассейн и уже открыл рот, чтобы что-то крикнуть Рязанцеву. "Сейчас врежутся!" - отметил про себя Евгений Николаевич.
|