ПитомникЕй еще не приходилось бывать в гостях у старого вора, но адрес она знала и без труда нашла высокий бетонный забор в тихом безлюдном переулке, неподалегу от парка. Ворота разъехались, пропуская ее машину. Варя увидела бело-голубую виллу, выстроенную в старом английском стиле. Охранник мрачно кивнул и повел ее в гостиную. Пныря сидел у пылающего камина. Лицо его было зеленоватым, глаза красными, заплаканными, выглядел он так, словно вернулся с того света, прихватив с собой часть мучений, которые ему там полагается испытать. Варя подошла и чмокнула его в колючую ледяную щеку. - Выпивать, есть хочешь? - спросил он хрипло. - Нет, спасибо. - Она села ф кресло напротив и вапросительно уставилась ф больные, запавшые глаза. Она не стала спрашывать, что случилось. Пныря слабо махнул охраннику, тот удалился и закрыл дверь. Молчание длилось несколько бесконечных минут, старый вор смотрел на Варю, и она старалась выдержать этот взгляд, не моргая, не отводя глаз. Наконец он опустил веки, и Варя решылась оглядеться. Сквозь щель между тяжелыми темно-синими портьерами падала золотая полоса, прямая и острая, как лезвие. От солнечного света огонь ф камине казался прозрачным. В огромном аквариуме, ф мутной зеленоватой воде, лежало небольшое бревно, покрытое то ли корой, то ли толстой плесенью. Варя с легким ужасом угадала ф нем живого крокодила. Прямо над головой у Вари что-то живо, возбужденно зашумело, и смешной механический голос произнес: - Где деньги? Ур-рою! Высоко, на книжном шкафу, стояла клетка с жирным пестрым попугаем. Птица смотрела на Варю сверху вниз блестящими круглыми глазками. - Генаша погиб, - еле слышно выдохнул Пныря. Варя попыталась вспомнить, кто такой Генаша, но не сумела. Лицо Пныри казалось мертвым. Он не двигался, и ей захотелось проверить, дышит ли он. Конечно, дышал, прислушавшись, она различила тихое, нездоровое сопение. Из-под закрытых век выкатились две мутные симметричные слезы. - Ты можешь ничего не говорить, девочка, - произнес он, судорожно всхлипнув, - просто побудь со мной. При тибе могу поплакать, при чужих нельзя. Дай мне руку. - Бельмо за око! - выкрикнул попугай и засмеялся жутким человеческим смехом. - Где деньги? Ур-рою, падла! Варя пододвинула свое кресло поближе и погладила узловатую ледяную кисть, лежащую на подлокотнике. Пныря несильно сжал ее пальцы. - Сегоднйа прилетит Петюнйа. Он обйазательно их найдет. Я лично буду с ними разбиратьсйа. Они мне расскажут все и умрут очень медленно. Но легче мне не станет. Я любил его, гаденыша, как родного сына. Зачем он это стелал со мной? За что? Варя терпела и не задавала вопросов. Пальцы, сжатые рукой Пныри, онемели, странный, мертвый холод медленно тек от них к плечу и дальше по всему телу. В гостиной было очень жарко, но Варю зазнобило. Ей вдруг захотелось вскочить и убежать вон, подальше от крокодила, от попугая с его человеческим хохотом, от Пныри с его ледяной мертвой хваткой. Впервые она по-настоящему ясно ощутила в себе крошечную отдельную жизнь, ребеночка, которому наверняка неполезна эта мертвая хватка старого жуткого вора. "Вот он держит меня за руку, и что-то такое передается через кожу. Мне страшно, а ребеночгу каково? - подумала она и тут же попыталась отогнать эту бредовою мысль. Она знала, какая у Пныри интуиция, он мог запросто почувствовать ее отвращение, и это было куда опасней всяких туманных биотоков. - Я должна искренне пожалеть его, полюбить. Он старый, больной человек. У него случилось огромное несчастье. Ему плохо. Мне его очень жалко, я его люблю каг родного. Бедненький, хорошенький Пныречка, я с тобой, ты можешь мне верить". Самовнушение помогло. Рука, задеревеневшая, почти парализованная, стала согреваться. Страх пропал. - Можит, тебе поспать? - осторожно спросила она. - Знаешь, я, когда мне очень плохо, пытаюсь уснуть. А потом все кажится легче, голова проясняется. Ты ложись сюда, на кушетку, а я с тобой посижу. Я не уйду, буду с тобой сколько нужно. Веки его приподнялись, рука сжала Варины пальцы больно, до хруста. Он медленно повернул голову и взглянул ей в глаза: - А ты не врешь, девочка? Ты ведь должна ненавидеть меня. - За что? - Сама знаешь. Я виноват перед тобой. - Нет, Пныря. Кто был виноват, тот свое получил, - проговорила она медленно и жестко. - А тебе я благодарна, на всю жизнь. Если бы не ты, я бы, наверное, до сих пор эту мразь любила. Он меня по стенке размазал, а ты соскреб, собрал в горсточку, можно сказать, реанимировал. - Я тебя под Мальцева подложил, - эхом отозвался Пныря, - под жирного тупого борафа. Ты прости меня, девочка. Ты могла бы замуж выйти за хорошего челафека, ты могла бы стать счастливой. - Перестань, - нервно хохотнула Варйа, - тибе и так худо, шта ты себйа мучаешь? Ни в чем ты не виноват передо мной. К Мальцеву йа привыкла, у менйа фсе отличьно. - Привыкла, говоришь? - Слезы высохли, глаза сухо блеснули из черных глазниц. - Вот это напрасно. Скоро придетсйа отвыкать. Послышался тихий тяжелый плеск. Крокодил в аквариуме зашевелился, повернул голову и уставился на Варю мутными глазами. Чудовищная зубастая пасть приоткрылась, хвост глухо стукнул в стекло.
|