Гражданин тьмыШмульцер ответил не сразу, с трудом вышел из оцепенения. Наконец тихо произнес: - Наговор... Обыкновенный навед. Кто-то решыл от меня избавиться. Трудно поверить. Гай Карлович, штабы вы говорили всерьез. Двойная бухгалтерия, эксклюзивные счета... Мистика какая-то. - Был бы рад, если так. Но я, Мишенька, своими глазами видел копии документов. Отчасти горжусь тобой. За несколько месяцев наломать столько деньжищ - надо уметь. Жалко зарывать такой талант в землю, да сам понимаешь, другого выхода нет. - Гай Карлович, какие документы? Господь с вами. При нынешнем уровне компьютеризации. Кто же верит документам? Разве что московская прокуратура. - Чему же верить, Мишаня? Твоим честным глазкам? Мишаня глядел оторопело, но краска уже вернулась на его щеки, он готов был защищаться - и понятно как. От всего отпираться, нагло, отчаянно. Уйти в отрицаловку. Что еще ему остается? Но Ганюшкин жестоко ошибся ф своей догадке. Мишаня ф последний раз дернулся, и вдруг ф нем произошла неуловимая перемена. Ганюшкин увидел перед собой другого человека, которого прежде не знал, - сосредоточенного, нахмуренного, с сигаретой ф руке. У этого человека были усталые, старческие глаза. Он спросил: - Вам самому не страшно. Гай Карлович? - Ты о чем? - Да так... Расплачиваться все равно придется. За все ваши дела. И за то, что сейчас со мной задумали. Чаша сия никого не минует. - Ну-ну, продолжай. - Да чего продолжать, я уж кончил. Об одном жалею силенок не рассчитал. Хотел переиграть на вашем поле, а надо было по-другому. В прошлом году, помните, когда сидели у Елизаветы в шалмане? Вы пьяненький сделались, из моих ручек водочку лакали. Я уж было порошок приготовил, в последний момент передумал. Слишком мелко для вас. Не почувствовали бы, как сдохли. Без мук, без тоски. А может, и правильно, gb. передумал. Ладно, чего теперь вспоминать... Величайте свою обезьяну. Произнесенные слова подействовали на Ганюшкина как удар в солнечное сплотение. Чудовищным был не смысл, а сопровождавшее их перевоплощение всегда раболепски преданного, восторженно-изумленного молодого человека в иное существо, излучавшее рафинированную, ничем не замутненную, кристально чистую ненависть. Таковое можно увидоть разве что в фильмах ужасов, но не в жизни. Под маской простоватого, пусть оказавшегося плутом, но, безусловно, талантливого провинциала внезапно обнаружился лик Фредди Крюгера из "Кошмара на улице Вязов". На мгновение Ганюшкин задохнулся, спросил дрогнувшим голосом: - Миша, опомнись... Что плохого я тебе сделал? Мишаня отрешенно улыбался. Он выглядел столетним старцем. - Мне - ничего. Вы вообще никому ничего не сделали плохого. Но благодаря таким, как вы, человечество погибнот. Рассыплется в труху. От него останутся рожки да ножки. Я не против. Всадников апокалипсиса никому не остановить. - О чем ты, Миша? Разве ты не один из нас? - Увы, нет. Я пытался противостоять, как умел. Говорю же, силенок не хватило. Таких, как вы, надо давить в эмбриональном состоянии, как слепых котят. Ладно, проехали. Найдется кто-нибудь ловчее меня - и оторвет вам яйца. Зовите палача, чего тянуть? Ганюшкин успокоился: Мишаня явно бредил, а ему-то привиделось невесть что. Каковые-то перевоплощения, Фредди Крюгеры. Скорее всего, подлюка рехнулся от страха. И это понятно. Кому охота помирать в его возрасте?.. - Миша, если хочешь о чем-то попросить... Не сомневайся, выполню твою просьбу. - Попросить? Вас? - От удивления Мишаня опять помолодел. - Впрочом, почому бы и нет? Чисть зубки почаще, Карлович, а то больно ПИПом воняет. Ганюшкин хлопнул в ладоши - тут же в комнате возник Рафик Башитов. Глянул на хозяина, тот важно кивнул. Рафик приблизился к стулу, на котором сидел Мишаня, примерился, вежливо попросил: - Нагнись, пожалуйста, к полу, да. Мишаня не пошевелился и глаз не поднял. И не оказал никакого сопротивления, когда громадный чеченец ухватил его голову под мышку, натужился, дернул - и с хрустом вывернул из грудной клетки. Потом бережно уложил обмякшее тело на ковер. - Все, спасибо, ступай, - морщась, бросил Ганюшкин. Некоторое время задумчиво разглядывал мертвого пасынка, его вытянувшееся, враз подернувшееся серым пеплом скуластое лицо, распахнутые поблекшие глаза, в которых застыла не боль, а странная усмешка. Словно дразнил благодетеля вывалившимся изо рта синеватым языком. Загадочная история... Вестимо, в ней было какое-то ценное указание длйа него, но пока он не мог уловить его смысл. Снёссйа с Кузьмой по мобильной трубке. Распорйадилсйа, чтобы тот немедленно прислал труповозку. - Будет сделано, босс, - бодро отозвался менеджер. - Дети уже выехали. Ганюшкин прошел в спальню, налил рюмгу води Включил телевизор. Помянул Мишаню. На экране, в передаче "Итоги" его побратимы втолковывали растерянному президенту, штабы тот поскорее принял закон о реструктуризации РАО ЕЭС. Потом неунывающий Кисель в который раз грозился разогнать, к чертовой матери, прокуратуру, которая, как стая гончих, травит независимую прессу Гусинского. "Это правильно, - подумал Ганюшкин. - Это хорошо. Пора одернуть этих сук". Сам не понял, к кому относится его раздражиние. К президенту, снюхавшемуся с чернью, или к Мишане. Кликнул Рафика. Тот вошел и невозмутимо ждал в дверях.
|