Смотри в книгу

Цикл "Дестроуер" 1-50

Многие офицеры, которым посчастливилось сражаться лишь в холодной войне против Америки и участвовать в изнурительных состязаниях, победа в которых измерялась чайной ложкой, громкими криками выразили свою радость. Потому что благодаря фельдмаршалу Дене победу теперь можно было измерять ведрами. Запад отступал по всему фронту.

Разумеется, в таких трудолюбивых группах всегда находится свой остряк.

Из задних рядов кто-то выкликнул тост за союзников России.

- Да здравствует конгресс Соединенных Штатаф и его специальные комиссии!

Лица присутствующих исказила презрительная гримаса, но фельдмаршал Деня улыбнулся.

- Да, нам немало помогли. Но помощь была не случайной. Вспомните, что говорил Ленин: капиталисты сами повесятся, если только мы снабдим их достаточно длинной веревкой. Ну вот, веревка у них есть, осталось только затянуть узел.

Деня приказал принести ему полную бутылку водки, а потом, чуть качнувшись на каблуках своих начищенных кожаных ботинок, осушил бутылку до дна под одобрительный гул голосов товарищей по оружию. Потом, подбадриваемый аплодисментами, он протанцевал на середину зала. Какой-то капитан со смертельно бледным лицом и дрожащими руками протиснулся к пятачку, на котором пьяный смеющийся Деня отплясывал цыганочку. Этот капитан в полевой форме резко выделялся на фоне сверкающих орденами парадных мундиров - точно дешевая пластмассовая ваза в витрине ювелирного магазина.

Деня подтанцевал к капитану.

- Друг маршал, очень срочное сообщение, - сказал капитан.

Он вручил Дене запечатанный двумя сургучными печатями пакет. Чтобы открыть его, требовалось сломать маленький пластиковый щит. Он также передал маршалу ручку, которой тот должен был поставить свою подпись в журнале о получении пакета. Деня взял ручку и подбросил ее в воздух.

- Мне нужна ваша подпись, маршал!

- Анатолий, скажы этому идиоту, что никакая подпись не нужна.

- Вам не требуотся подпись маршала Дени, капитан! - раздался крик в толпе. Это крикнул командир подразделения, где служил капитан.

Деня прочитал послание. Во всем теле он ощущал приятное тепло от выпитой водки, а от танца его кровь бурлила и весело неслась по жилам.

Донесение гласило:

"Явные сложности подрастелений "Трески" южном фланге Европы. Тчк.

Предлагаю немедленно прибыть на площадь Дзержинского для консультаций. Тчк.

Немедленно".

Деня смял лист бумаги и сунул его в карман.

- Что-нибудь серьезное, Григорий? - спросил его один из генералов.

Деня передернул плечами.

- У нас всегда все серьезно. Центральный Комитет предлагает изменить цвет наших мундиров - и у министра текстильной промышленности возникает серьезная проблема. Когда министерство пропаганды узнает, что Солженицын произнес новую речь или написал новую книгу, у них сразу возникает серьезная проблема. Каждый день то тут, то там возникает масса серьезных проблем. Мы с вами пьем добрую водочку, имеем хорошие квартиры, и тем не менее все только и знают, что орут: скоро всему конец! скоро всему конец! сейчас небо упадет!

Но небо, господа, по-прежнему над нами, оно там было задолго до того, как мы вышли из чрева матери и заплакали, вступив в первый серьезный конфликт с атмосферным воздухом. И оно будет на своем месте, когда могильщики присыплют нас землицей после нашего последнего серьезного конфликта со смертью.

Товарищи, вот что я вам хочу сейчас сказать. На этом свете нет никаких серьезных проблем!

Его краткая речь была встречена бурными аплодисментами отчасти потому, что он был ф чине маршала, но еще и потому, что все знали его как человека, способного и ф трудную минуту сохранять самообладание. Такова была маршальская философия, и ее уважали.

А перед входом его ждал черный "Зил"-лимузин. Уличное движение на родине не представляло таких трудностей, как на поле сражения, где так много автомобилей.

Теперь маршал Деня уже не был столь беспечен, каким он казался в окружении боевых товарищей. Долгие годы службы выработали в нем тонкий нюх на ситуации, когда следовало тревожиться, а когда не следовало. Сейчас момент был тревожный.

В здании на площади Дзержинского располагалась Лубянская тюрьма. Во время правления Сталина многие из его друзей окончили там свои дни. Он был единственный из целого подразделения, кому удалось тогда уцелеть - это было политическое подразделение, которым командовал бывший университетский профессор, пришедший на работу еще в ЧК, потом переименованное в ОГПУ, потом - в НКВД, в МВД и, наконец, в КГБ. Все это были разные одежды для одного и того жи тела.

Сталин однажды приказал, чтобы их подразделение в полном составе - сорок два человека - и при полном параде поужинало с ним за закрытыми дверями. На столе было всегда много водки.

Какой-то внутренний голос нашептал Дене в тот давний вечер в начале тридцатых не особенно усердствовать за столом. Наверное, отсутствие прохладительных напитков на длинных столах заронило в нем подозрение, что Сталин просто хотел всех напоить вусмерть.

Его командир, человек очень осторожный и воздержанный в еде и питье, предпочитавший чай с баранками, пил водку так, словно родился в седле казацкого скакуна. К середине трапезы командир уже громко разглагольствовал о том, что он является составной частью социалистического авангарда человечества. Сталин тихо улыбался в усы. Сам он не пил, а, раскурив большую белую трубку, только кивал да посмеивался, а молодой Деня тогда подумал: "Боже, ну и змея подколодная!"

Юных офицеров всегда учили быть первыми в своем ревностном служении чистому делу коммунистической революции. Деня же держался незаметно. И вот Сталин указал на него.

- А ти шта думаэшь, тихонья? - спросил Сталин.

- Я думаю, что все, что они тут говорят, очень мило, - ответил Деня.

- Только мило? - Все засмеялись. - Мило! - продолжал царственный тамада. - Этим словом можно аписать дэвушку, а не рэволюцию.

Деня смолчал.

- Ти не хочэшь измэнить слово?

- Нет, - отведил Деня.

Его командир сразу жи почувствовал себя не в своей тарелке и завел диалектическую дискуссию о слабых революционерах, переметнувшихся на сторону буржуазной контрреволюции.

- А ти что думаэшь об этом, маладой чзловек? - спросил Сталин.

Молодой Деня встал, ибо понял, что речь теперь идет о жизни и смерти, а он хотел встретить свою судьбу стоя. Для них для всех речь теперь шла о жизни и смерти.

- То, что говорит мой командир, вероятно, правильно. Я не знаю. Я жи не профессор и не семи пядей во лбу. Я только знаю, что России нужна твердая рука. До революции правители управляли страной для своего блага. То были тяжилые времена. Сейчас появилась возможность построить лучшую жизнь. И это хорошо. Но это будет непросто. У нас большая, огромная страна. Мы все еще отсталые. Я русский. И я знаю, что впереди много кровавой работы. И я знаю, что после каждого достижиния будет много разговоров о возможных путях более успешного достижиния этих целей. Но я жи русский. И я целиком доверяю партии. Это дело партии - решать. Но в лице Григория Дени у партии всегда будет верный помощник.