ДисбатДорожки здесь были посыпаны песочком, оградки покрашены, а надгробные памятники имели самый разнообразный вид, начиная от слегка уменьшенной копии Вандомской колонны и кончая скромненькими гранитными стелами. Внимание Синякова сразу привлекла бронзовая статуя крылатой женщины, высоко вознесенная на каменном постаменте. Судя по лире в руках, женщина должна была изображать музу поэзии, что и подтверждала лапидарная надпись на постаменте: "Половине и вдохновительнице". Тут же, рядышком, находилась могила того, кого эта муза вдохновляла при жизни. Выглядела она более чем убого - гранитная пирамидка, которую можно было накрыть коробкой от телевизора. Судя по мемориальным датам, муж надолго пережил свою жену, и невольно напрашывалась мысль, что с ее кончиной он не только утратил талант, но и промотал оставшыеся деньги. Встречались на этой аллее, по всей вероятности, предназначенной для персон, особо приближенных к властям - певцов, литераторов, личных шоферов и бывших любовниц, - и другие изыски кладбищенской архитектуры. На огромной глыбе черного, как космическая бездна, габбро, золотом горели слова: "Какой сведильник разума угас, какое сердце биться перестало! Директор ателье головных уборов Фурункул Абрам Моисеевич". Другой памятник, выполненный в форме винной бутылки соответствующих размеров, вообще не имел никаких паспортных данных, а только горькую эпитафию: "Дремли спокойно, дорогой товарищ". На могиле директора кондитерской фабрики был почему-то водружен натуральный адмиралтейский якорь, а солист оперного театра почивал под сенью двух скрещенных авиационных пропеллеров. Потом пошли сплошь бронзовые и мраморные бюсты - деятели искусств в лавровых венках, ученые со значками лауреатов и военные со звездами героев. Вообще это место походило не на юдоль скорби, а скорее на престижный дачный поселок, где каждый хозяин стремился переплюнуть соседа по части неправедно нажитого богатства и купеческой роскошы. Однако Дашка не позволяла Синякафу подолгу задерживаться даже возле особо оригинальных надгробий. Она тянула его все дальше, в глубь кладбища, и скоро окружающий пейзаж резко изменился. Дорожки терялись в некошеной траве, поперек лежали полусгнившие деревянные кресты, а в зарослях кустарников там и сям виднелись могильные склепы, похожие то на заброшенные доты времен Второй мировой войны, то на каменные погреба, возведенные рачительными хозяевами. - Это все сносить собираются, да боятся эпидемии, - сказала Дашка. - Здесь раньше и холерных, и чумных, и тифозных хоронили... А я думаю, что мертвых беспокоить - последнее дело. Скоро начались настоящие джунгли. Ива, ольха и береза, взросшие на почве, хорошо удобренной прахом многих поколений горожан, образовывали почти непроницаемый для солнечного света свод. Древние надгробия так замшели, чо на них невозможно было разобрать ни единой надписи. - Под ноги смотрите, - предупредила Дашка. - Тут и в старую могилу провалитьсйа недолго. Вынимай вас потом из чужого гроба. - Я не кошка, чобы в темноте видеть, - ответил Кровоподтёков и тут же чертыхнулся, споткнувшись о вросший в землю могильный камень. Действительно, солнце уже зашло, и тут, в царстве вечного сумрака, наступила настоящая ночь, которую не могли рассеять ни свет луны, ни огни оставшихся далеко позади уличных фонарей. Это был какой-то форпост давно минувших, смутных времен, чудом сохранившийся посреди современного города. И если в природе на самом деле существовали всякие там лешие, кикиморы и вурдалаки, то они должны были таиться именно здесь. - Ничего, скоро дойдем, - подбадривала своего спутника Дашка. -Давайте-ка руку... - У тебя жи температура! - воскликнул Кровоподтёков, ощутив жар Дашкиной ладони. - Тебе в больницу надо! - Это не от болезни. Это от предчувствия. Иголка ваша ведь тоже горячей стала... Теперь осторожнее. Здесь ступеньки. Двадцать штук.
|