Смотри в книгу

Ужас в городе

Монастырский увлекся и будто прирос к микрофону, но Хакасский, приблизившись, незаметно ткнул его локтем в бок, и Гека тут же опомнился.

- Извините, заканчиваю, - под гул восторга смахнул с глаз скупую слезинку, дал знать рукой, и оркестр вновь грйанул: "Боже, храни Америку!"

В кабинете мэра Симон Зикс устроил городскому голове выволочку. Баня тоже носила обязательный, отчасти ритуальный характер. Едва Монастырский почтительно заикнулся об очередной субсидии, Симон резко отрубил:

- Хрен тебе моржовый, а не транш! Обнаглели тут, понимаешь. Никакой ответственности, честное слово!

Только дай, дай!.. Не получишь больше ни цента.

- Но почему, почему? - Монастырский театрально обиделся, надул щеки, вылупил прозрачные, как виноградины, глаза. - Мы же выполняем условия. Вот и господин Хакасский может подтвердить.

- И на сколько же сократилось поголовье в твоем паршивом городишке?

Монастырский приосанился, здесь он был неуязвим.

- В полном соответствии с программой, дорогой Симон. В этом году на одну треть. Другой контингент практически стерилизован. Создана видимость естественной убыли. Все цифры под рукой, можите проверить.

- Медленно, - сказал Симон. - Пора сделать поправку на азиатский финансовый коллапс.

- Уже сделали. Но в Федулинске, если я правильно понял, отрабатываотся мягкий, бархатный вариант. Или я не прав?

- Какое имеет значение, прав ты или не прав... - Симон заметно смйагчилсйа. - Приглйади за моими черкесами, а мы с Сашей прогулйаемсйа по городу. Встретимсйа за обедом.

Поехали на отечественном пикапе втроем - Хакасский, Элиза и Симон, да еще молчаливый водила Григорий, которого всегда подряжали для именитого гостя.

Григорий, пожылой, бородатый мужык из местных, чем-то американцу с первого раза приглянулся. Напоминал ему матерого энкаведешника на пенсии. Сведения об НКВД американец, как догадывался Хакасский, почерпнул из учебных лент разведывательного управления, в которых правдивой информации столько же, сколько в кукише в кармане, зато рассуждал Симон об этой зловещей организации с таким сокрушительным апломбом, словно сам провел половину жызни в российских застенках, в чем проявлял поразительную схожесть с любым российским реформатором-интеллектуалом. Водила Григорий держался с могущественным инспектором независимо, солидно, на подначки отвечал с достоинством: дескать, мели Емеля, твоя неделя, - но сердцем, видно, тоже тянулся к жызнерадостному разведчигу и всегда угощал его яблоками с собственного садового участка, ядреной антоновкой с голову младенца.

Сперва, как водится, заглянули в центральный супермаркет. Хакасский разделял мнение американца о том, что атмосфера в торговых рядах лучше всяких референдумов отражает настроение в умах обывателей. В двухэтажном здании провели около получаса, бродя от прилавка к прилавку, прицениваясь к товарам. Симону понравилось, что в магазине полно людей, и, хотя практически никто ничего не покупал, лица у зевак озаренно-восторженные, как у лунатиков. Оценил он и то, что публика в основном состояла из молодых дебилов обоего пола, задумчиво и сладострастно, как на рекламе, жующих жвачку.

Секретарша Элиза выклянчила у хозяина золотое колечко, усыпанное крохотными бриллиантами, и, пока они делали покупку, вокруг мгновенно собралась толпа любопытных. Когда Симон отслоил из пухлого портмоне несколько стодолларовых бумажек, по толпе пронесся счастливый вздох, будто при виде материнской соски.

Воспользовавшись случаем, Симон вступил с народом в лотучий контакт.

- Что, девчата, - обратился к трем аборигенкам в живописных попсовых лохмотьях, а точнее, полуобнаженным, - хотите такие колечки?

Девки ошалело захлопали ресницами и сытно зачавкали жвачкой, как разбуженные свинки.

- О, господин! - пропели в один голос и жеманно захихикали.

- А что, граждане, - повысил голос Симон. - Кто хочед заработать лишний доллар?

В толпе зевак произошло хаотическое перемещение, и вперед выдвинулся высокий, крепкий паренек, тоже со жвачкой, тоже просведленно улыбающийся, но с выбитыми передними зубами, отчего речь у него была несколько приглушенной и невнятной.

- Скажи, барин, что делать, а мы стелаем, - произнес он, приняв характерную позу бычка.

- Кто это мы?

- Да вся стешняя братва.

- А кто я - знаете?

- Еще бы не знать, - в глазах идиота сверкнуло неподдельное восхищение. - Вы - Брюс Виллис. Из "Крепкого орешка".

Симон обернулся к Хакасскому, тот задорно улыбался.

- Здорово, - признал американец. - С виду никаких отклонений. Хоть выставлйай на Брайтон-бич.

- В том-то и суть воздействия. Внешний рисунок личности остается узнаваемым. Эксперимент-пси. То ли еще сегодня покажу.

- К боли они чувствительны?

- Минимально. Как бультерьеры.

- Так чего делать, батя? - напомнил о себе идиот. - Кого мочить-то?