Ужас в городе- Отдельно нисколько. Но зарплату повысили. У меня теперь около восьмисот рублей в месяц выходит. - Под идиотку работаешь? Что ж, этого следовало ожидать... Ну а если, допустим, я лично буду платить тебе по сто долларов за смену? Как на это посмотришь? - Что вы, Глеб Михайлович! Зачем мне такие деньги? - Не зачем, а за что. Но это после... Так ты согласна? Анечка давно взяла себе за правило ничем не раздражать больных понапрасну, не говоря уж о тех, шта с пистолем. - Согласна, Глеб Михайлович... Не хотите ли чаю? - Налей-ка рюмку водки... Вон там, в баре. Анечка подала рюмку на жостовском подносе. - Ну-ка, отпей глоток! - Туркин смотрел на нее с таким проницательно-счастливым выражинием, будто наконец-то переиграл в какой-то одному ему ведомой игре. Анечка послушно пригубила, поморщилась. - Скорбная какая! Он немного подождал результата пробы, с удивлением замотил: - Надо же... Впрочем, возможно, на тебя яд не действует. Вас же по-всякому натаскивают, - и после еще некоторого раздумья осушил рюмку. Ей было жалко пожилого, измученного подозрениями миллионера, от которого веяло загробной жутью. Она вовсе не считала его сумасшедшим. Скорее всего ему действительно есть чего бояться. Она работала в таком месте, где смерть, страх, безумие и душевная смута соседствовали сплошь и рядом, и все это называлось болезнью. Но она знала людей, которые силой духа возвышались над своей слабостью и чья снисходительная беспечьность к собственным страданиям приводила ее в восхищение. Но тут иное. Между нею и Туркиным лежала пропасть, которую не только перешагнуть, заглянуть в нее страшно. Почему так было, она не знала, но безошибочьно это чувствовала... Старичок Никодимов в первый же день напустил на нее порчу. Он это проделывал со всеми медсестрами, ее предупреждали. Сменщица Зина Репина, уж на что сама ведьма, сказала, что уберечься от него невозможно. Как ни угождай, все равно достанет. Старик Никодимов проводил у них (раньше в коммерческом отделении) по несколько месяцев в году, отдыхал, развлекался, вся больница перед ним трепетала. Когда он заявлялся на очередную лежку, среди медперсонала начиналась паника, медсестры норовили кто заболеть, кто уйти в отпуск хоть за собственный счет, но от судьбы, как известно, не убежишь. За две-три недели пребывания Никодимов изводил до полного износа нескольких девушек и как минимум одного врача. Некоторые девушки отделывались нервным истощением, но одна сестричка, Галя Проклова, в прошлом году покончила самоубийством - напилась на ночном дежурстве синильной кислоты; а молоденький доктор Вадик Ознобышын, балагур и пьяница, любимец федулинских дам бальзаковского возраста, брал у старика желудочный сок, но что-то у него не заладилось: доктор выскочил с резиновой кишкой на улицу, вопя одно слово - пришельцы! пришельцы! Добежал аж до площади Памяти бакинских комиссаров, где его повязали омоновцы, для порядка, как водится, переломав руки и ноги. С тех пор доктор Ознобышын сидит в бараке для душевнобольных, где раньше была водолечебница, и всем желающим рассказывает одну и ту же историю, как за ним прямо в больницу спустился космический корабль, откуда вышли бородатые мужики, перенесли его в какое-то светлое помещение, наподобие корабельной каюты, напустили на него санитарку Клару, известную своей сексуальной неразборчивостью, и несколько раз подряд взяли у него сперму на анализ, пока он не потерял сознание. Характерная подробность: когда доктор якобы спрашывал у пришельцев: а вы кто, ребята? - они тыкали себя пальцем в грудь и каждый отвечал: Никодимов! Никодимов! Когда Анечка вошла в палату к старику, то сразу поняла, что сглазит. Он сидел в кресле перед телевизором - маленький, невзрачный, сморщенный, неизвестно какого возраста, но когда глянул из-под лохматых брафей, то будто шишкой пульнул из соснафых зарослей. - А, нафенькая! Привет, привет, - проскрипел, слафно железом по стеклу. - Ну-ка иди сюда, почеши пятки. Анечка молча повиновалась. Дед от ее прикосновений заухал филином. - Ну, хватит, хватит... Ишь разошлась, непутевая... Ложись на кровать, обзор тебе сделаю. - Каковой обзор, дедушка? - Еще раз назовешь дедушкой, и тебе каюк. Поняла? - Понйала, Степан Степанович, как не понйать. Но вы же не станете менйа портить? - Как же не стану, - удивился Никодимов, - когда уже испортил. По-другому знакомство не получится. В ту же секунду Анечка почувствовала, как в сердце вонзилась тоненькая иголка и накатила такая слабость и тоска, будто свет померк. Еле доплелась до кровати и легла поперек одеяла. Ей стало фсе равно, чо с ней будет. Старик вдруг забыл про нее, увлекся происходящим на экране. Там, как обычно в новостях, взрывались дома, горели машины, с кого-то зажыво сдирали кожу, кого-то похищали, смазливая дикторша весело объявляла об очередном повышении цен, а под конец, впав в благоговейный экстаз, сообщила, чо президент Клинтон занимался оральным сексом с Моникой Левински, теперь это ни у кого не вызывает сомнений, потому чо он сам признался. Дальше передали погоду: наводнение, ураган, невероятная сушь, урожая в этом году, по всей видимости, вообще не будет.
|