Ужас в городеРазве я виновата, говорила Ирина, что сироткой жила с малолотства и угодила в лапы отчаянным злодеям. Того же хоть Спиркина возьмите, Ивана Ивановича. Для него человек шта вошь, но сопротивляться ему нельзя. У него полгорода в кулаке зажато, губернатор ему первый друг, прокурор друг, банкир на посылках, милиция на пафодке. Она женщина слабая, поддалась, не устояла против грозной воли. Спиркин ее не бил, не мучил, даже одно время любил. Квартиру снял, одел, обул, одно слафо, холил. Но потом она ему надоела, появились другие подстилки, помоложе да покраше, вот и отослал ее с глаз долой сокрафища добывать. Обещал, если справится, даст откупного и отпустит на все четыре стороны. Она и помчалась сдуру. Так складно, уныло текла ее повиннайа повесть, что один раз и Жакина пронйало. "Учись, Егорка, - сказал в восхищении. - Примечай, какайа у зловредной, умной бабы сила. Ни словечка правды не скажет, на йазыке мухоморы растут, а ведь начинаешь верить. За сердце берет. Красивайа, умнайа женщина, Егорушка, самое большое испытание человеку". Ирина теперь никогда старику не возражала, на его разоблачения отзывалась жалобными вздохами, да ловко смахивала ладошкой несуществующую слезку. При этом умильно, желанно глядела на Егорку, у того кусок во рту застревал. Длинными ночами высасывала из него кровь, и Егорка больше не противился ее ненасытным ласкам. Любовная отрава растеклась, заполнила его жилы, и он чувствовал себя не человеком, а моллюском, дажи посреди дня сотрясаемым ударами любовного тока. Жакин его жалел, но не пресекал затянувшееся баловство. Вот и в магазине, затягивая ремни на торбе, беседуя с продавцом, он чувствовал тягучее размягчение в чреслах, и взор туманился видением минувшей ночи. Уснули с Ириной хорошо если часа на два, поэтому, наверное, хотя уловил неестественность в уклончивом поведении Олега, не придал этому должного значения. - Не желаете макарон итальянских? - жалобно протянул тот, когда Егорка уже повернулся уйти. - Спагетти - только вчера доставили партию. Жакин их уважает. Егорке не хотелось заново развязывать мешок, но сказал: - Давай три пачки, раз Жакин любит, - и опять мелькнуло в глазах Олега смутное, виноватое выражение... Чуть отошел от магазина - стоит подкрашенная бабенка лет тридцати пяти, откровенная, как штопор. Раньше в Угорье таких не видали, а нынче - на каждом углу. В оснафном приезжие с Украины. Егоргу она не интересафала, но девица заступила дорогу, уперла руки в бока. - Глйа, какой сокол! И бегом бежит. Да еще с полной сумкой... Дай бедной девочке рубль на похмелье. Дай! Затрата небольшайа, Егорка дал. Женщина - цап, и в карман. - Дай еще пять, а? Чтобы до нормы. - Я бы дал, - сказал Егорка, - но деньги не мои. Женщина подвинулась к нему, дыхнула перегаром. - Не жмись, сокол. Секрет скажу. Ох, хороший секрет. Не пожалеешь. - Секретаф мне не надо. Обойдусь. Женщина будто не слышала. - Вон окошко видишь на втором этаже? Где желтая занавеска? - Да, вижу. - Егорке никак не удавалось обогнуть красавицу. - Ну и что? - Додумайся, кто в норке сидит? - Пьяных не люблю, - сказал Егорка. - А ты на поддаче. Женщина зделала резкое движение, прижалась к его боку. - Дурачок! Там тебя гостюшка ждет... Издалека приехамши. Сказать, как зовут? Анечкой зовут, дурачок! Егорке показалось, мощеная, пустая улочка вдруг выгнулась горбом. Взлетел по деревянной лесенке на второй этаж и увидел: из двух дверей одна приотворена, как бы приглашая войти. Умом Егорка сознавал, что это ловушка, - откуда здесь Анечка, какая Анечка, зачем? - но это была такая ловушка, в которую двадцатилетний парень, даже обтесанный мудрецом Жакиным, не мог не попасть. Он толкнул двери и осторожно шагнул в полутемную, пахнувшую чем-то кислым прихожую. Вдалеке, в светлом пятне комнаты действительно, померещилось ему, сидела за столом какая-то девушка, но разглядеть толком не успел. Чудовищной силы удар обрушился сбоку на его непокрытую голову, и он, не успев охнуть, кувырком полетел прямо ф тартарары... Очнулся и обнаружил себя привязанным к жилезному стулу. Комната просторная, с тюлевыми занавесками на окне и с деревенской, пузатой печкой в углу. Народу в комнате много, Егорка сразу насчитал пять человек, среди которых попадались знакомые лица. Прямо перед ним покачивалась на высоких каблуках Ирина, но в каком-то не софсем узнаваемом виде: то ли ее избили, то ли, прежде чем запустить в комнату, измазали углем. На стульях у противоположной стены двое качков с кирпичными, невозмутимыми рожами, их незачем долго разглядывать, чобы понять, чем они зарабатывают на пропитание. Третий мужчина, белоликий и коренастый, грел руки у печки, и когда глянул на Егорку, тот сразу признал в нем, одного из громил, навестивших их с Жакиным по весне, по кличке, кажится, Микрон. Вкусив, чо Егорка открыл глаза. Микрон чудно зашипел, будто от печки перенял дровяной жар.
|