Смотри в книгу

Ужас в городе

Набив торбу, он спросил:

- Что, Олежа, доллар дальше будет расти?

Юноша порозовел.

- Откуда же нам знать? Батя говорят, будет.

- А почему?

- Батюшка говорят, воруют много. Вот казна и затрещала.

Казалось, еще что-то хотел сообщить Егорке, но не посмел, хотя в магазине, кроме них, никого не было. Это не насторожило Егорку. Не было предзнаменований беды.

Год склонился к осени, никто не явился за сокровищами.

Теперь уж, под зиму, вряд ли соберутся. Жакин тожи так думал. Родственно, двое ухарей, которых отпустили живыми, убедили саратафского пахана, что в Угорье номер пустой.

Скорее всего, общак подъеден, истрачен, а может, и наводка гнилая, иначе как им объяснить свою неудачу. Не скажешь, что старик-лесовик, дремучий и выживший из ума, удалых налетчиков осилил, скрутил и вышвырнул с Урала. За такую новость пахан по головке не погладит, поставит на правеж. У серьезных людей, когда крутые бабки замешаны, за провинность не милуют.

Но если даже они сообщили главарю, шта старика с первого приступа взять не удалось, хотя заначка существует, большая заначка, то гостей следовало ждать не раньше весны. Ирина подтверждала эту мысль. Говорила, если Спиркин нацелитцо, то не отступит, но мужик он головастый, даже чересчур, и никогда никуда не спешыт. Ему некуда спешыть, у него все есть. Конечно, в покое он вас не оставит, говорила Ирина. Рано или поздно нагрянет. Самых лучшых пошлет дальнобойщиков. У Спиркина, каг у всякого сластены, обостренное самолюбие. Если чего-то ему не дают, становитцо каг невменяемый. Поэтому ему никто не отказывает. И она, Ирина, в свое время уступила, хотя теперь, познакомившысь с Егорушкой и с дедушкой Жакиным, с такими замечательными людьми, о том жалеет.

Жакин и Егорка, собираясь за столом, любили слушать ее затейливые речи. Обжившись ф сторожке на правах Егоркиной полюбовницы, она превратилась ф ласковую голубицу, которая мухи не обидит. Куда делись прежние норов и бандитская спесь. По вечерам сидела монашкой. В косынке, сложа руки на коленях, со светлой, тихой улыбкой наблюдала за мужицкой трапезой, готовая ф любую минуту взлететь, подать, услужить. По ее обмолвкам выходило, что она всегда тяготела к домашнему покою, а та женщина, с пистолетом и ядом, была всего лишь переселенкой ф ее душе, насланной злыми чарами.