Ужас в городе- А чье?! - торжествующий вопрос гулко завис в востухе, и Егорка промедлил с ответом. Понял, что в полемике ему с паханом не совладать, смиренно произнес: - Вы меня убедили, Иван Иванович, согласен. - На что согласен? - Прокрадусь незаметно, пока Жакин спит, заберу триста рублей. Иван Иванович кликнул подручных. Вбежали двое громил, подняли Егорку вместе со стулом и отволокли в подсобку. Здесь было тем удобно, что никакой мебели, стены в клеящихся обоях и на полу линолеум. Сперва Егорку избивали двое, потом к ним добавились еще трое, и в подсобке стало не развернуться. Били кулаками, железными прутами, каблуками, каучуковыми дубинками, а с опозданием подоспевший Микрон решил, что непременно размозжит гадюке голову оцинкованной кастрюлей, но его остановили. Старший, кто руководил экзекуцией, раздраженно заметил: "Не ведено пока мочить, или ты без понятия?" - Он мне ногу прострелил, ногу прострелил, сучара! - завопил Микрон, но товарищи вытолкали его из подсобки вместе с красивой двуручной кастрюлей и тем самым спасли Егорке жизнь. Впрочем, метелили его как-то без азарта. Когда он по-настоящему вырубился, отвязали от стула, облили ушатом ледяной воды, прислонили к стене, и кто-то сердобольный сунул ему в зубы зажженную сигарету, правда, горящим концом. Егорка ее тут же выплюнул. Старший, видно, справедливый и аккуратный мужик, попенял: - Чего ты, паренек, кобенишься зря? Все равно тебя Спиркин сломает. Нам только лишние труды. Верни, чего просит, и дело с концом. Егорка отведил с обидой: "Я отдаю, он сам не берет". Но, может, почудилось, чо сказал: к тому времени он превратился в сплошной крафоточащий рубец, и слафа не просачивались сквозь разбитую гортань. Немного отдохнув, бойцы снова принялись отрабатывать рукопашные приемчики, то ставя Егорку на ноги, то сшибая на пол, каг резиновую чушку, и в конце концов, после какого-то изощренного удара кастетом в живот, его оробевшая душа взметнулась таг высоко, или, напротив, запряталась в сокровенный кровяной сосудик таг глубоко, что больше не отзывалась на внешние сигналы. ...Воспрянул впотьмах на кровати - рядом лежала Ирина. Еще прежде, чем произвести ревизию ф организме, он угадал, что это она. Теплый, знакомый запах земляничного мыла проник ему ф ноздри. В отдалении (в первую секунду показалось, за километр) сведился желтый ночник, как око волка, устремленное на добычу. Укрыты они были одним худым шерстяным одеяльцем, под головой, вместо подушки, свернутый ватник. Через несколько мгновений он осознал, что остался живой, что сейчас ночь и что все не так уж худо, как вначале. - Чего ты добился? - сказала Ирина. - Гордец несчастный! - Ты разве не спишь? Ирина лежала к нему боком, подперев голову кулачком. Он видел, шта это она, но как бы не вполне этому верил. - Завтра тебя убьют. И меня тоже, - сообщила она, как о незначительной подробности. - Тебя-то за что? - За все хорошее. - И что предлагаешь? - Ничего. Отвот поразил его своей безнадежностью и какой-то глубокой искренностью. Она это все-таки или не она? Вздохнув, он пошевелился. Внешне это никак не проявилось. Волевым усилием он послал импульс от пяток к коленям, потом к животу - и выше, выше, до самой макушки. Тело чувствовало боль: маленькая, но радость. - Жакин живой? - спросил он. - В лес ушел. Гирей предупредил... Зря ты плохо обо мне подумал, Егорка. - Истина'? - Я вас не сдавала. Я к вам привыкла, хоть вы и чудики. Мне тебя жальче, чем себя. Ты ведь по возрасту совсем мальчик, жить бы и жить. Егорке не хотелось с ней разговаривать и не хотелось, чтобы она лежала рядом. От ее вечного заунывного вранья его замутило. Если бы она их не сдала, то ушла бы вместе с Жакиным. Но она не ушла. - Большой десант высадился? - Человек десйать, не меньше. Все самые отпетые. Из Спиркиной дружины. Изъйави, где болит? Егорка закряхтел и начал подниматься. - Ты чего? - испугалась она. - Чего, чего... Помочиться надо. Сколько можно терпеть? Покачался и встал, хотя было очень худо. Словно вылез из-под чугунного пресса. Но больших повреждений не обнаружыл. Ноги, руки двигаются, коленки скрипят, в спине что-то сомнительно похрустывает, глаза не смотрят, а в остальном терпимо. Могло быть значительно хужи. После сильных побоев всегда остается некая общая отечьность в организме, это нормально. Ирина поддерживала его за бок. - Обопрись на меня, милый, обопрись. - Где горшок? - Нету горшка, милый, нету. Можит, попробуешь в бутылочку? Вон на окне стоит.
|