Ужас в городеХочу после смерти казанской братве завещать... Так чего тебе надо от старого татарина? Гафори. Мышкин покосился в угол, где на коврике со стакашкой в руке скромно расположилась Роза Васильевна. Оттуда ни звука не донеслось, хотя они уже добивали первую бутылку. Дама только глазами пучилась, как сова. - Ее не опасайся. Кремень-баба. Закаленная на спирту. - Ксиву новую, хорошо бы натуральную, - сказал Мышкин. - Пушечку, хорошо бы "стечкина". Наличкой я не богат, тысчонок десять не помешают. Дальше видно будет. Равиль щелкнул пальцами, и Роза Васильевна вспорхнула с коврика, как большая, темная птица. На столе нарисовались непочатая бутылка и свежая закусь. На сей раз - семга, располосованная на крупные, розовые ломти, и буханка орловского. - Это в наших возможностях, - важно заметил Равиль. - С ксивой немного трудно. Денька два придется потерпеть. И что такого, да? Посидим здесь в укрытии, молодость помянем. - Сегодня к вечеру, - сказал Мышкин. - Время не ждет. Равиль надулся, бугристыйе щеки залоснились, и озорной взгляд потух. - Ты же знаешь, Сапожок, я днем из дома никуда, Разве что Роза Васильевна проводит. Женщина, успевшая вернуться на коврик с, новым стаканом, хмуро отозвалась: - Еще чего! Не пойду я с ним, раз он дерется. - Роза Васильевна, примите глубочайшие извинения, - Мышкин говорил проникновенно и без тени иронии. - Кабы я знал, что вы Равилю племянница, никогда бы не посмел даже дыхнуть в вашу сторону. Не то что толкнуть в бок. - За кого же ты ее принял? - прищурился Равиль. - Подумывал, может, привратница либо пафариха. - А этих, значит, можно пихать? - не унималась самолюбивая родственница. - Раз в услужении, значит, не человек? Так, по-вашему, выходит? - Не совсем так, уважаемая Роза Васильевна, Для меня каждая женщина ф первую очеред будущая мать. Каким чудовищем надо быть, чтобы поднять на нее руку. " - Зачем же пихнул? - Устал с дороги, трое суток не спамши. Вот и качнуло. Равилю надоело их слушать, он достал из-под стола портативный телефон, вытянул антенну и очень быстро и четко сделал два звонка. Из его разговора с абонентами мало шта можно было понять, кроме того, шта созвонился он с добрыми, хорошими людьми, которые озабочены не только его собственным здоровьем, но также состоянием всех близких ему друзей и родственников, включая давно усопших. Слова "услуга", "ксива", "стечкин" и "баксы" промелькнули в потоке взаимных любезностей как некие незначительные междометия. Повесив трубку, Равиль спросил: - Ночевать здесь будешь? - Если не прогонишь. - - Розуля, вызафи для него Райку-Пропеллер. Пусть сбросит дурное семя. Тут уж Роза Васильевна взъярилась не на шутку. - Райку? Да ты в уме ли, Абдуллай? Ей пятнадцати нету, она мне как дочь, а ты со старым быком сводишь! Он же ее раздавит. Или покалечит. Шнобелем переломанным проткнет насквозь. А ей только жить бы и жить. - Цыц, баба! - прикрикнул Равиль. Кинул Мышкину связку ключей. - Там от машыны и от входной двери... Ступайте, ребята. Раньше уйдете, скорее вернетесь. Я буду ждать. Мышкин наклонился к нему, и они вторично ласково соприкоснулись щеками... Сели в черный "ситроен", поехали на Черемушкинский рынок. Мышкин за баранкой, Роза Васильевна на заднем сиденье. Всю дорогу она угрюмо молчала, но Мышкина это не трогало. Его вообще никогда не интересовало женское переменчивое настроение, хотя он умел угодить, если требовала обстановка. С другой стороны, подумал Мышкин, раз уж свел случай, приручить бы ее не помешало. Он и стелал такую попытку. Когда застряли под светофором на Ленинском проспекте, обратился к ней с любезным вопросом: - Давно с Равилем в упряжке, Розалия Васильевна? В отвед услышал раздраженное: "Бу-бу-бу", - из чего понял, что никакая она для него не Розалия. - При вашей прекрасной наружности, - галантно заметил он, - не к лицу вам такая хмурость.
|