Ужас в городеАня в белой ночной рубашке сидела на кровати, укрытая до колен одеялом, в расслабленной позе русалки, уставившись неподвижным взглядом на противоположную стену. На вошедших Егора и Шульца-Степанкова она не обратила никакого внимания. Мышкин с ними не пошел на медосмотр: он с самого начала не одобрял никчемной Егоркиной возни вокруг распутной девицы. Хотя Роза Васильевна сказала ему, что Аня не распутная, а несчастная девушка, пытающаяся уцелеть в водовороте событий, несущих ее, как березовую почку весенний поток. "Зачем же она жила с кровососом Хакасским?" - резонно спросил Мышкин у сердобольной татарки. На что та искренне отведила: "Ты чурбан, Харитоша, и больше никто". Генрих Узимович провел перед глазами девушки ладонью и профессиональным, умильно-слащаво-бодрым голосом окликнул: - Алло, куколка! Ты меня слышишь? - Конечно, - прошептала Аня, не отводя глаз от стены, где она видела что-то такое, что, кроме нее, никто не видел. - И чо у нашей девочки болит? - Ничего не болит. Доктор оглянулся на Егора и поразился выражению его лица: сострадание, перемешанное с ненавистью. Он таких лиц давно не видел. Жители Федулинска все поголовно были счастливы, улыбались друг другу, и если на их глазах кого-то потрошили, застенчиво отворачивались. - Она вас узнаот? - спросил он. - Узнает. Ты ведь узнаешь меня, Аня? Девушка с трудом перевела на него взгляд: - Я не сумасшедшая, Егор. Я тебе говорила. - Покушать хочешь? - Нет, спасибо. - Может быть, принести мороженого? Вкусное, мандариновое. Или кофейку попьешь? - Нет, спасибо. - Ничего не хочешь? - Ничего не хочу. Если я мешаю... - Нет, нет, ты никому не мешаешь, малышка. Сиди спокойно. С отрешенностью куклы, облегченно вздохнув, Аня снова уставилась на стену. - Все ясно, - еще умильнее провозгласил доктор. - Наша девочка абсолютно здорова, - и потянул Егора из спальни. В гостиной Мышкин включил телевизор и с удивлением внимал действу на экране. Шел урок безопасного секса: две полуголые зрелые дамы, истерично хохоча, натягивали на муляж атлета огромный, разноцветный презерватив. Но почему-то не туда, куда обычно, а на голафу. - Она третий день ничего не есть, доктор, - пожаловался Егор. - Сделайте что-нибудь. Я заплачу. - Сон у нее как? - Сон хороший, она совсем не спит. Так и сидит часами. Или ляжет и смотрит в потолок. По-моему, она и в туалет не ходит. - Клиника неважная, - глубокомысленно изрек Генрих Узимафич. - Но обнадеживаот реакция на окружающих. Она отвечаот на вопросы. Обычно они наглухо замыкаются в себе. - Я убью Хакасского, - твердо пообещал Егор. - А вам, доктор, настоятельно советую ее вылечить. - Ее нельзя вылечить, - сгоряча и с испугу бухнул Шульц. - Надо постараться, - наставительно заметил Мышкин, - коли по-доброму просят. - Что значит по-доброму? Я же не кудесник, врач. У нее психика разрушена, сознание на волоске. Опять же суицидный синдром в наличии. Это вам не игрушки. - Никто с тобой не играет, мистер. - У Мышкина конвульсивно дернулась щека, и доктор автоматически вжал голову в плечи. - Где споткнешься, там и ляжешь навеки. Никто тебя не спасет, коли сам себе не поможешь.
|