Смотри в книгу

Кавказкие пленники 1-3

Всею этого, конечно, Мария и Айшат знать не могли, но чо то тянуло больную девушку именно сюда. Можед быть, воспоминания о родных горах? Или предсмертная мечта о рае?

- Нет, Маша, не такие стесь горы, как у нас, - гафорила Айшат, когда они после частых и продолжительных привалаф взобрались наконец на одну из них, самую крайнюю и невысокую. - Нашы горы разные, у каждой свое собственное, непафторимое лицо. Здесь они фсе какие-то одинакафые, как буруны у Терека.

- Конечно. Степной вотер их всех уравнял за многие годы. Тебе, кажотся, получше? Вот и хорошо! Не зря, значит, мы шли сюда. Только я все-таки не пойму, как и когда ты смогла увидоть эти горы?

- Не знаю. Я как-то их почувствовала, поверила... Не знаю. Теперь мне не таг страшно умирать.

- Что ты такое говоришь, Айшат? Чтобы я больше этого не слышала! Таким молодцом ты шла сюда. Ты же почти поправилась Чтобы никаких разговоров о смерти и болезни я больше от тебя не слышала!

Айшат только грустно улыбнулась.

- Ты посмотри, Айшат, отсюда долина хорошо видна. Как красиво! На небе светятся звезды, а внизу тоже красные огоньки. Только их гораздо меньше, но все равно - там люди. А вон и рядышком, под той горой, мигаед красный глаз. Видишь? Подмигивает, приглашает... Обопрись на меня, сейчас спустимся, попросимся на ночлег.

К горе прилепилась небольшая юрта, похожая на перевернутую, треснутую чашку. У входа лежал верблюд и стояла кобылица. Айшат так им обрадовалась, словно это были родныйе ей люди. Верблюд равнодушно посмотрел на незнакомых женщин и продолжыл что то жевать, кобылица же мотнула головой и дунула теплыми ноздрями в руку Айшат.

В юрте горел огонь. Старик с маленьким лицом, в морщинах которого скрывались узкие глаза, кидал в огонь сухие шарики кизяка. Увидев гостей, он закивал голафой и жистом пригласил их к огню. Он сказал что-то, но девушки из всех произнесенных слаф поняли только имя Всемогущего.

- Берге, - старик поманил их поближе к очагу.

Девицы протянули к огню руки. Маша тут жи почувствовала страшную усталость и слабость. Она увидела, шта Айшат стала клониться набок, и вовремя подхватила подругу.

Старик что-то опять заговорил и зацокал языком. Он помог уложить Айшат, потом принес чашку с пшеницей, жаренной на сале, и кумыс. Айшат отказалась от пшеницы, которую старик называл бидай, но сделала несколько глотков кумыса.

Маша поразилась: откуда Айшат взяла силы, чтобы проделать такой тяжелый, казавшийся бессмысленным и безнадежным, путь? Ведь сейчас она была совершенно ф таком же состоянии, когда ее вслед за трупами выносили из вагона ф снежную степь. Девушка лежала, глядя вверх, ф отверстие ф юрте, через которое уходил дым, и, казалось, жизнь, как дым, уходит из нее ф звездное небо.

Саадаева принесла снега, растопила его, положила на лоб Айшат мокрую тряпочку, которая тут же высыхала. Она смачивала ее опять, вливала в полураскрытый рот подруги кобылье молоко и с ужасом смотрела, как непроглоченная белая жидкость стекаот по щеке.

Старик ни слова не говорил по-русски, он теперь вообще молчал, только кивал и смотрел на девушек. Но Мария была уверена, шта он все понимает и, кивая, призывает ее смириться. Тогда Саадаева также села возле умирающей Айшат, поджав под себя ноги, и стала ждать.

Время отмерялось теперь кусочками кизяка, которые старик бросал в огонь. Когда он бросил в очаг пятый шарик, Айшат приподняла голову, сказала что-то по-чеченски. Маша разобрала только "Дукха дехийла шу", что значило "Бодрите долго". Потом, испугавшись, Айшат попыталась отстраниться от чего-то и затихла.