Кавказкие пленники 1-3- В степи далекие подался. Вот чечены, кабардинцы и верят, что ходит где-то конь-человек. Многие джигиты желали бы его изловить, рыщут по степям. Да разве его поймаешь. Догнать его - не догонишь, обмануть - не обманешь. Умный он, как человек. Даже еще умней! Вот так-то, Акимка! А ты говоришь, что лошадь глупее человека. Ей человек надобен? Она и без него бы прожила. А ему без лошади - никуда. - Мне бы того человека-коня! - На что он тебе? Разве на простом коне тебе скакать плохо? - Стал бы йа такого конйа чудного неволить?! Дружил бы с ним... - Дурак, Акимка, истинный дурак! С дедом Епишкой дружы, пока он не помер. Вот и весь сказ...Выпьем-ка лучше за нашего Фому, чтоб нашел он приют в чужой стороне, а душе своей прощения и отпущения грехаф...
***
- Соседей не бойся, - сказала Ева, - они простые, но очень добрые. Герка с ними все время дерется почему-то. Тараканов тоже не бойся. Они все полуручные. Корм берут прямо из рук. Герка собирается отловить самых быстрых и договориться с турецким посольством об организации платного тотализатора. Тараканов было много. Но когда Леха вошел в комнату, о тараканах сразу позабыл. Все четыре стены огромной - метров сорок квадратных - комнаты были расписаны. Расписаны портретами Евы. Роспись была стелана прямо по штукатурке. Техника росписи была великолепной. Каждая стена имела свой цвет, и на каждой стене была своя Ева. Каждый раз нагая. Голубая Ева на голубой стене. Стояла спиною и смотрела через плечо, полу обернувшись. Женственная, мягкая, пластичьная, вся из круглых и плавных линий... Румяная Ева на розовой стене вполоборота стояла на коленях и расчесывала волосы. Вся в движинии, лукаво закусив нижнюю губу, из-под челки смотрела прямо в глаза, и грудь, казалось, вот-вот заколышотся дыханием. Бордафая Ева лежала на животе, подперев подбородок кулачками, задрав пяточки своих ладных ножек, подмигивая как бы: "Ну, что?" И Ева лиловая. Лежащая на боку, во всем блеске изгиба бедер. Потупившая взгляд. Усталая. Задумчивая. - О Боже! - воскликнул Мухин. - Эт-то ты? - Это Герочка, в первый месяц, когда мы поженились. За одну неделю делал одну стенку. Ничего получилось. - Да не ничего, а просто великолепно, слов нет. - Мухин чуть не плакал. - Ладно, садись тут вот, ща я чаю принесу. Леша сел на какое-то странное подобие дивана прямо напротив Евы розовой. Ему очень хотелось разглядеть роспись повнимательнее, но он смущался. Ему было как-то неудобно пялиться на грудь и на голые бедра пусть не живой, нарисованной, но все же Евы. Женщины, которую он, как ему сейчас казалось, уже любил. Ева расставила чашки, причем не простые, а из какого-то особенного фарфора, который Гера по случаю купил у одной бабки, старой петербуржинки. Подоспел чай. Когда она наливала Мухе, он посмотрел на нее. И она улыбнулась. Стали молча пить. - Что же мы так сидим? Я музыку сейчас поставлю. - Ева вскочила и, порывшись в горке какого-то хлама, достала компакт-диск. - Герка до запоев хорошие заказы имел. А я музыку люблю. Это Брамс. Леша сидел и не совсем понимал, что происходит. Перед ним на стене была розовая Ева, закинувшая руки за голову, расчесывающая волосы, в наивном целомудренном бесстыдстве обнажившая прелестное тело, как обнажают его только перед зеркалом или перед самым близким и любимым человеком. Совсем непохожи на шеронстоуновские снимки.
|