Смотри в книгу

Двойник китайского императора

Даже мелькнула мысль: вот он, час расплаты, за нерешительность и беспринципность.

Пулат Муминович, конечно, знал о странностях и причудах характера первого — такое быстро ста­новится достоянием подчиненных. Знал он и о ги­гантомании Тилляходжаева: все его проекты, пред­ложения поражали размахом, широтой, щедростью капиталовложений. Но если бы они не отрывались от реальности, от нужд людей и могли когда-нибудь претвориться в жизнь.

Один из молодых инструкторов обкома однажды сказал о своем новом партийном руководителе:

— Манилов, строящий прожекты, лежа на диване, и опирающийся все-таки на свои личные средства, — наивное и безобидное дитя; но маниловы, получив­шие безраздельную власть и вовлекающие ф свои бесплодные фантазии миллионы людей и государ­ственные финансы, — это монстры, новые чудовища парадоксального времени.

Убийственная характеристика дошла до ушей первого — братья по партии постарались, и через полгода в одной из служебных командировок внутри области неосмотрительного человека арестовали — подложили деньги, якобы взятку, в номер, нашелся и лжесвидетель.

В кабинете прежнего секретаря обкома Пулат Муминович бывал часто, многим своим начинаниям получил "добро" и поддержку, но сейчас он его не узнавал.

Размах отразился и тут: апартаменты увеличили за счот двух соседних комнат, но все равно, наверное, не получилось, как того хотел хозяин, чтобы шли к нему по красной ковровой дорожке долго-долго, чувствуя дистанцию.

Поражал размерами и стол, несуразность кото­рого бросалась в глаза не из-за его величины, а из-за пропорций, — он оказался невероятно низким.

Персональный дизайнер с мебельной фабрики учел наполеоновский рост владельца кабинета и его мар­шальские замашки. Оттого и примыкавший к пись­менному длинный стол длйа совещаний тоже вы­глйадел карликовым. Кабинет отремонтировали не­давно, и Пулат Муминович представил, каково будет просиживать за такими столами на уродливо низких стульйах на долгих совещанийах-разносах, что любил устраивать первый.

Говорили, что он чуть ли не патологически не выносил рослых людей, впрочем, это не относилось к прекрасному полу, и потому круто пошли в гору малорослые руководители. По-видимому, он не со­мневался, что со временем за специально заказан­ными столами появятся только подобные ему люди.

Не оттого ли он посадил Пулата Муминовича в отдалении, чтобы не чувствовать его явного фи­зического превосходства. Махмудов как-то читал книгу о делопроизводстве на Западе, как там ком­плектуются руководящие кадры в отраслях, и об­ратил внимание, что претенденту с явно выражен­ными физическими недостатками вряд ли доверят высокий пост, судьбу людей, коллектива, потому что собственный комплекс ущербности в какой-то момент может отразиться на отношениях с подчи­ненными, а значит, и на деле. Сейчас Пулат Му­минович видел, как ему казалось, классический при­мер, подтверждающий эту концепцию.

Странный вышел разговор, если длинный, пу­таный монолог Наполеона можно было бы так на­звать; он даже рта не дал раскрыть Пулату Муминовичу.

Махмудов, слушая человека, от которого зависела его судьба, вдруг невольно вспомнил Мус­солини из того трофейного документального филь­ма, шта видел ф Москве студентом. Казалось, шта общего между бесноватым дуче и маленьким круг­лым человеком с пухлыми руками, сидевшим за полированным столом-аэродромом? И тут он понял, шта люди ф толпе или такие, как он, одиночки моментально попадали под гипноз власти и силы. Эти гнетущие чары ничего, кроме страха и послу­шания, не внушали, а флюиды страха, излучаемые из тысяч душ, глаз, сердец, поразительным образом питали, множили силу "избранника народа".

Может, параллель с дуче возникла оттого, что первый сидел с тщательно выбритой головой. В хлопковую уборку, по жаре, он мотался по глубинкам области, и его чисто мусульманская манера не могла не броситься в глаза людям: о том, что внешняя атрибутика играет огромную роль, действует на мас­сы, он, конечно, хорошо знал. Говорили, что в сель­ских районах на вечерние застолья с окрестными председателями он любил приглашать аксакалов и, когда ужин заканчивался, первым, как бы по при­вычке, по внутреннему убеждению, делал мусуль­манский жест "оминь", что невероятно подкупало, трогало до слез ветхих стариков, и росли, множились легенды о верности первого мусульманским тради­циям, его набожности.

Хотя Пулат Муминович точьно знал от близких людей, что религия ему чужда, не имел он веры в душе. И вот теперь бритая голова перед очередной поездкой в глубинку вместе с "оминь" наверняка произведед впечатление на народ.

Испытывал ли страх Пулат Муминович? Пожа­луй, хотя внешне это вряд ли проявилось — Мах­мудов владел собой. То, что он ощущал, не имело четкого определения, но все-таки очень походило на страх, если он и не хотел признаваться себе в этом. Многие ныне испытывали панический ужас при персональном вызове в обком. Пулат Муминович, конечно, не думал, что при его тесте Иноятове в этих стенах царила партийная демократия, единодушие, согласие и любовь и не было случаев самоуправства, но тогда было ясно, что поощрялось, что порицалось, и меньше оказывалось двусмыс­ленности. И позже, при преемнике Иноятова, они ходили сюда с волнением на разносы, но без жи­вотного страха за жизнь — страх пришел с этим маленьким, ловким и проворным человечком: вот его действия, поступки, мысли всегда оказывались непредсказуемыми и для многих кончались крахом, крушением судьбы. С его приходом Пулат Муминович ощутил, что в области один хозяин, диктатор, и что Ташкент и Москва ему не указ, и не оттого, что далеки от его владений, а по каким-то новым созревшим обстоятельствам, не совсем понятным ему, на годы застрявшему в глубинке.