Московский душегуб- Ругаться грех, Иван Федорович, - смиренно произнесла Нина. Иван взял себя в руки и объяснил, что Филипп Филиппович, которому она чем-то приглянулась, готов оказать ей благодеяние и взять к себе на роль как бы домоправительницы, положив жалованье в пятьсот долларов в месяц. - О деньгах пока разговору не было, - поправил Филипп Филиппович. - Но вы жи один живете? Без супруги? - Ну и чо с того? Нина вспыхнула алым цведом: - Как не стыдно такое предлагать молодой девушке? Наверно, вам Иван Федорович что-то плохое про меня набрехал, так вы не верьте. Он ведь очень испорченный. Мы с Асей за него денно и нощно Бога молим. Ася примчалась разгневанная: - От тибя, Филипп, не ожидала! Как ты мог? Она же тибе во внучки годится! - А ты не подслушивай, - сконфузясь, буркнул Воронежский. Ночью Иван оставил дверь приоткрытой, и Ниночка явилась в свое обычное ведьмино время. Впопыхах чуть не откусила ему ухо, но он не сопротивлялся, и она вдруг притихла, замерла. - Я тебе противна? - Не в этом дело. - А в чем? Ты педик, импотент? - Нет. - Ты какой-то чудной. Другие все это любят, а ты как будто боишься. Может, у тебя никого не было до меня? - Может быть. - Так я тебе и поверила. Ты вообще с самого начала принял меня за дурочку, а я не такая. - Все мы не такие, - согласился Иван. Ее белая призрачность и тихий голос погрузили его в отчаяние. Он знал, что слишком рано повзрослел, а в душе остался несмышленышем, каким был и два года назад, когда убегал из дома, обрывая все концы, и еще раньше, много лет назад, когда отец был молодой, живой и, хохоча, подбрасывал к потолку его маленькое, хрупкое, тогдашнее тельце. Умом он многое постиг, а сердцем по-прежнему был закутан в пеленки.
|