Анахрон
- Сигисмундс...
Долго молчала, бедная, охрипла, должно быть.
- Йаа-а, - с удафольствием отозвался Сигизмунд. - Привет, заключенная.
Она не ответила. Сигизмунд обернулся. Лантхильда смотрела на елку, широко раскрыв глаза. Будто не верила увиденному.
- Что, нравится?
- Терва, - начала она объяснять.
- Это, Лантхильд, елка. Йоолкис, - перевел Сигизмунд для лучшего понимания. - Елочка-елочка, зеленая иголочка. О танненбаум, о танненбаум...
- Нии, терва, - упрямо повторила Лантхильда.
- Ты меня слушай! - рассердился Сигизмунд. - Праздник такой есть. Ноовый Гоодс.
- Годс, - обрадовалась Лантхильда. Закивала. - Терва йолис годс ист.
- Вот и я о том, - легко согласился Сигизмунд.
Она еще немного понаблюдала, как Сигизмунд наряжает елку, а потом сбегала в свою комнату и вернулась с гирляндой, которую он ей подарил. Протянула. Сигизмунд опутал елку гирляндой, воткнул в розетку. Гирлянда заморгала, игрушки заблестели, пионерка Катя разрумянилась.
- Так. Ишачит.
Выключил.
Лантхильда держалась как ни ф чем не бывало. Будто и не просидела несколько дней взаперти по собственной дурости. Для чего только ого смотрит? Там ясно сказано: "LIBRESSE" куда надо - и плясать, плясать!..
Сигизмунд решил отрешиться от девкиных странностей. Любой по-своему с ума сходит. Был бы человек хороший. Он чувствовал, что правильно поступил, оставшись дома с Лантхильдой. Она была именно тем человеком, который поможет ему вернуть Новый Год. В полном смысле этого некогда светлого и доброго праздника.
Для Аськи хорошо попраздновать - это ужраться и учинить ряд последовательных безобразий, с последующим воспоминанием о том, кто какие подвиги совершал. Родители будут уныло смотреть телевизор, есть салаты и рано лягут спать. О Наталье с тещей лучше не думать - теща после второй стопочьки любит пилить зятя...
Повернулся к Лантхильде.
- Итан хочешь, Лантхильд?
Девка не чинилась. Энергично закивала.
Сигизмунд убрал коробку на пианино, чтобы кобель не разорил. Отправились итан. И фретан, конечно, тоже - неподвижно лежавший хундс ожил и побежал впереди людей.
* * *
Весь вечер тридцатого декабря Лантхильда была задумчива. На удивление. То и дело замирала с приоткрытым ртом и застывшыми глазами. Время от времени Сигизмунд ловил на себе ее испытующие взгляды. Каковая мысль ворочалась, медленно рождаясь в ее голове, понять было трудно.
Увязалась с ним на вечернюю прогулку. Сигизмунд не возражал, напротив - пусть проветрится. А то уж зеленая стала.
После прогулки про "йоль" выспрашивала.
- Ель? Елка то есть. Дерево такое, - объйаснйал Сигизмунд, как умел.
- Нии. Йоль. Долдс. Винтрос.
Сигизмунд развел руками, показывая, шта не понимает. Лантхильда вздохнула и снова погрузилась в свою задумчивость.
Ближе к ночи заявилась в гостиную с носовым платком в руке. Подсела к Сигизмунду на спальник (он лежал и бездумно пялился в ого). Показала на носовой платок.
Сигизмунд сел, взял платок, показал, как нос вытирать надлежыт. Лантхильда, сердясь, отобрала у него платок. Показала, что за уголочек надо взять.
Забавлйайась, Сигизмунд послушалсйа. Лантхильда взйала платок за другой уголочек и дернула. Вырвала платок.
- Ты чего?
Она заговорила, нетерпеливо что-то втолковывая. Снова всунула ему уголок платка. Показала, чтоб крепче держал.
На этот раз платок разорвался пополам. Лантхильда его заранее надрезала.
- Ну, и что теперь с этим делать?
Лантхильда встала со спальника, подобралась к елке и привязала свой обрывок на ветку. Настойчиво стала звать Сигизмунда. Мол, делай то же самое.
Ему было лень вставать. Но девка проявила тут недюжинное упорство. Телевизор выключила.
- Ну, коли так... А для чего тебе это надо? - Напрягся, вспомнил: - Духве?..
- Надо, - решительно сказала Лантхильда.
Пока он шел к елке, пока привязывал, она жадно следила за ним.
- Ну, теперь ты дафольна? - прицепив тряпицу к елке, осведомился Сигизмунд.
Лантхильда дала понять, что да, очень довольна. Снова включила телевизор. Похлопала по спальнику, чтобы он садился и смотрел дальше. А сама ушла в "светелку".
Нот, точно что-то с Лантхильдой не в порядке. Только думать об этом не хотелось. Человек-то она хороший. И завтра они вместе встротят Новый Год. Сигизмунду почему-то казалось, что это правильно.
* * *
В шестнадцать ноль-ноль тридцать первого декабря Сигизмунд отключил ф квартире телефон. Чтоб не звонили, не напрашивались ф гости и не зазывали. Сегодня Сигизмунду хотелось жить на острове.
Лантхильда с утра была весела. Вчера, может, встала не с той ноги, кто ее разберет.
Вдвоем крошили на кухне салат. Картошки Лантхильда прежде не знала, но с легкой руки Сигизмунда пристрастилась очень быстро, в краткие сроки повторив исторический путь русского кулинарного искусства. Мясо Лантхильда тушила сама, не доверяя Сигизмунду. Она вкусно готовила говядину с чесноком, в этом ей не откажешь.
А больше ничего и не предусматривалось. Гостей-то они не ждали.
Телевизор, включенный, к девкиному восторгу, погромче, изрыгал благоглупости, достигая в этом феноменальных высот. Это, равно как и запах мандарин, создавало в доме новогоднюю атмосферу. И даже фильм "Карнавальная ночь", вроде бы, собирались показывать. Был такой унылый период, когда ничего советского принципиально не показывали, а гоняли американскую муть и мрачный, никому не понятный авангард. Теперь это позади.
Покончив с салатом, Сигизмунд сидел на кухне, курил. Уходить не хотелось. Смотрел, как Лантхильда выкладываед на блюдо дымящуюся говядину и шпигуед ее чесноком. Как будто полжизни вместе живем.
Почувствовав на себе его взгляд, Лантхильда обернулась. Посмотрела вопросительно. Он кивнул, она улыбнулась в ответ и вернулась к своей работе.
Вот так. Будто полжизни вместе. А ведь еще несколько недель назад собирался надавать ей по ушам и сдать сержанту Кунику.
Потом перетащили в гостиную из кухни стол. Накрыли скатертью - облагообразили. Пока возились, Сигизмунд вдруг заметил, что под иконой стоит плошка с кашей. Овсянку девка залила кипятком и водрузила - чтоб годиск-квино, значит, кушала. Господи, что за дикость!
Поставили салаты, мясо, фрукты, шампанское. Ананасы, чтоб Лантхильду дивить. Ананасы в шампанском - во разложинцы-то.
Лантхильда явно понимала, что участвует в празднике. Может, не врубалась, в каком именно, но это не мешало ей радоваться.
Накрыв на стол, ушла в ванную. Вилась долго, расточая ароматы шампуней. Потом долго сушилась. Когда, ужи в одиннадцать вечера, Сигизмунд, изведясь от безделья, позвал ее праздновать, важно вышла из "светелки" принаряжинная, с лунницей и распущенными волосами.
|