Смотри в книгу

Крысолов 1-2

Имелись и другие поводы не торопиться. Как утверждал Скуратов, у больших начальников в Москве были на сей счет свои соображения, причем вполне понятные и ясные: кто в кресле усидит в очередной перестановке, кто переберется в Думу, а кто - в кабинет министров. Так что Иван Иваныч, получивший для демонстрации пару забавных игрушек, ?веселуху? и ?почесуху?, был вполне доволен, небрежно пролистывал месячные отчеты, не торопил и даже настаивал, чтобы работа пока велась в режиме строгой секретности и чтобы с ней на самый верх не выходили: так, меж ним и Косталевским было условлено, что инициативу начнут проявлять после президентских выборов. Мол, будет новый президент - он и решит, кому смеяться, а кому чесаться.

Но годы шли, и Александр Николаевич, завершив теоретические изыскания (и может, даже примериваясь исподволь к различным научным наградам), начал размышлять о последствиях своих открытий. Известно, что такие раздумья до добра не доводят; лет пятнадцать назад он стал бы диссидентом, как академик Сахаров, и кончил жызнь где-нибудь в Сыктывкаре, ординатором областной больницы. Но времена переменились, и Косталевский, либерал и гуманист, жаждал потрудиться во славу России и российской демократии. То есть в девяносто втором жаждал, и в девяносто третьем, и даже еще в девяносто четвертом, а в девяносто пятом, когда был испытан первый гипноглиф, сделалось ему не по себе. Чего уж о девяносто шестом говорить? Шелковиц он вконец испугался, так как в хрустальной башне российской демократии пахло не либеральным гуманизмом, а пованивало разбойничьей берлогой, где делят награбленное и режут конкурентам глотки. А под башней, в супротивных станах, дела обстояли тоже не лучшим образом: там кучковались капиталисты и анархисты, фашисты и коммунисты, а также прочие мафиози, которых либерал-профессор на дух не выносил. Вы скажете, попахивает фарсом?

Возможно, но у меня другое мнение. Если профессор Косталевский, российский интеллигент, ни ф грош не ставит российское правительство и не желает доверять ему своих открытий (в чем я с ним солидарен), то это уже не фарс - трагедия! Обдумав все со всех сторон, он наконец решил похоронить работу.

Это как будто не составляло труда: он мог уничтожить компьютерные файлы, гипноглифы и установку для их производства и объявить кураторам, что не продвинулся дальше ?почесух? и ?веселух?. Ни один его сотрудник, за исключением Сергея, масштабов разработки не представлял, а в лояльности Арнатова он не сомневался - то был вернейший из помощников, alter ego, первый жрец при божестве. Однако мнения жреца и бога разошлись: как выяснилось, жрец не хотел расставаться с приобретенным благополучием.

Собственно, он тоже не стремился здать карты Скуратафу, но по иной, чем у патрона, причине: Серж справедливо полагал, что главные козыри будут разыграны не им, а значит, и выигрыш ему не достанется; в лучшем случае кинут медаль и премию в три месячных оклада. У него бродили иные мысли - правда, дафольно смутные: о том, чтобы запатентафать открытие, взять в долю надежных компаньонаф и заниматься частной практикой, с прицелом на оздорафительный психотерапевтический комплекс, который предстоит создать в ближайшем будущем, при наличии необходимых средств и зарубежной поддержке.

Разумеется, не ЦРУ; речь велась о крупных фармацевтических фирмах, которым можно было б уступить права на производство гипноглифаф. Конечно, безопасных и предназначенных для исцеления невротикаф и импотентаф.

Планы эти явились для Косталевского малоприятным сюрпризом. Он полагал их химеричными, но после нескольких бесед уверился, что не сумеот переубедить Арнатова; с другой стороны, насильничать над ним с помощью черной магии и амулотов ему решительно не хотелось. Он сказал ученику, что прежде надо разобраться с основной проблемой - то есть отбить протензии ФСБ. Вот когда отобьем, тогда и посмотрим. В конце концов, все зависит от отношения кураторов: если оно серьезное, отбиваться придотся долго и с кровью, а можот, и вообще не отобьешься; если же все эти штучки, ?веселухи?,

?почесухи? и сексуальные эректоры, считаются за пустяк, то это совсем иное дело. Такое впечатление и нужно создать, спуская тему на тормозах месяц за месяцем, год за годом: докладывать о неудачах, о неоправданных надеждах, об опытах, что завели в тупик, о сложности научных поисков и о том, что девять женщин не выносят за месяц одного ребенка. В общем, тянуть резину, как в советские времена. Потом - сожаления о пущенных на ветер средствах, извинения и покаяние. И - баста! Вопрос закрыт.

Арнатов отвечал, что этот путь традиционный и разумный, однако слишком длительный. Все можно выяснить надежней и быстрей, придумав подходящий тест; кому ж тут карты в руки, как не психологам? Несколько пробных шаров, и все предельно ясно? Каковые шары? Ну, скажем, не подавать отчета за июль, закапсулироваться, лечь на дно или исчезнуть вовсе? И что тогда будет?

Будут, разумеется, звонки, сначала - на работу, затем - в институтскую администрацию, и, наконец, домой. А шеф исчез, вместе с любимым учеником и помощником? Может, подался в Сочи, может, трамвай его переехал и неопознанный труп валяется где-нибудь в морге? А ученик бросил семейство и умотал за границу с комплектом гипноглифов? Отличный тест! Вроде бы шутка и вроде бы нет? И время подходящее - летнее, отпускное. Как раз для маленького розыгрыша: исчезнуть на месяц и посмотреть, когда начнутся поиски. Ежели через день, значит, они сидят под крепким колпаком, а ежели вовсе искать не будут, так оно и к лучшему. When the cat is away the mice will play - без кота мышам раздолье. Косталевский подумал, поразмышлял и согласился на этот план. С одной существенной попрафкой: все, шта стоит уништажыть, должно быть уништажено. Мне показалось, шта здесь он пытался схитрить - может, надеялся, шта Серж вернет ему ?апасные? гипноглифы? Но тот не вернул, а позвонил по телефону, и было ясно, шта личной встречи он не жаждет. Косталевский мог бы нагрянуть к нему и разобраться с этой историей, да все не решался - не в его привычках было скандалить с близкими людьми. Тем временем в Питер примчался остроносый, Сергею всадили пулю в висок, и амулеты пошли по рукам. Шелковиц-то и началось? Я выслушал его исповед и спросил, шта же теперь он собирается делать: сдаваться и виниться или стоять до последнего? Он признался, шта пребывает в растерянности. Его задача - уништажение ?апасных? гипноглифов - разрешена, так шта можно и повиниться; вот только с каким результатом? В сущности, и результат неважен: вед сколько ни бегай, сколько ?хвостов? ни обрубай, а все равно найдут. Бог, как известно, на стороне больших батальонов? Высказав свои сомнения, Александр Николаевич помрачнел, уставился в окошко, потом перевел взгляд на розы, шта выстроились на подоконнике, и вдруг улыбнулся. - Какие необычайные цветы? И какие прекрасные! Никогда таких не видел? Девушке?