Крысолов 1-2дежурила, как обычно, со стороны проспекта. А коренастыйе-усатыйе сидели на лавочьке, но не на той, что у песочницы, а ближе к мусорным бачькам. И это было хорошо. Просто отлично! Я ведь не Косталевский, с сорока метров гипнотизировать не умею, мне надо ближе подойти, чтобы бабахнуть прямой наводкой. А вдруг не подпустят? Встанут и смоются? Бегать за ними мне не хотелось, а потому был нужен повод. Мусорные баки, например. Я вернулся в спальню. Там, на прикроватной тумбочке, рядом с лампой-маячком, стояли розы. Все пять, и каждая - в своем кувшинчике. Разили они одуряюще и выглядели абсолютно свежими, не исключая и той, что побывала у Дарьи в волосах. Несомненно, питающий их бальзам обладал огромными животворными силами. Вполне достаточными, чтоб поддержать в одном горшочке существование двух цветков. Итак, я переставил розы, понюхал темноватую жидкость в кувшинчиках (ничем предосудительным она не пахла) и заткнул емкости пробками. Потом спрятал два кувшинчика в сумку, вместе с конвертами, бумажником и сигаретами, сумгу повесил на плечо, доски взял под мышгу и спустился вниз. Таковой хозяйственный мужчина: сломал в своей квартире шкаф и тащит доски на помойку. Чтобы добро не пропадало, и граждане, охочие до досок, могли попользоваться ими. С толком и в полное свое удовольствие. Топтуны даже голов не повернули в мою сторону. Я избавился от ноши, оставив ее у кирпичного паребрика за мусорными баками, ощупал браслет на правой руке и неторопливо зашагал обратно к подъесту. Как раз мимо лавочки, где сидела пара усатых. Там внезапно притормозил, дернул вверх рукав свитера и произнес: - Взгляните, мужики, что-то хрономотр мой барахлит. А вы, часом, не мастера? По виду, так крупные спецыалисты? Сработало! Они дернулись и застыли, не спуская глаз с гипноглифа. Темная обсидиановая спираль мерцала на моем запястье, перемигивались в ней крохотные серебристые огоньки, и два человека с окаменевшими лицами глядели на нее - глядели так, будто явился им сам Моисей, груженный скрижалями Заведа. В глазах их была покорность. Глаза казались плоскими, будто бы даже оловянными, и в них не отражалось ничего - ни мысли, ни яростного гнева, ни экстаза любви, ни желания вспомнить или забыть. Ничего такого, что порождали другие амулоты? Неприглядное зрелище! В этот момент я сам перепугался. Но был в моем испуге рациональный элемент: Дошло внезапно, что Косталевский прав и что в такие игры нормальным людям играть не полагается. То есть я это и раньше понимал, но понимание происходило от логики, от рассудка, а чувства - те, что питаются неосознанными желаниями, - подсказывали совсем иное. Гипноглиф власти у меня в руках? владеющий им - Повелитель? Владыка Космоса, которому все позволено и все доступно? завоеватель и мессия в одном лице, Вождь и Отец народов? Или - проявим скромность! - Господин. Владелец над душами людскими, диктующий, что плохо и что хорошо, какие желания греховны, какие - праведны, кого надлежит распять, кого отправить в лагеря, кого бомбить, какие страны сжечь, каким идеям верить? Искус, великий искус, дьявольский соблазн, которого не выдержал мой сосед!.. Бывшый сосед, а ныне покойник Арнатов Сергей Петрович. Судорожно сглотнув, я опустил рукав свитера и сказал: - Ну-ка, ребята, подвиньтесь. Они освободили место посередине и вылупились мне в лицо преданным собачьим взглядом. Такового взгляда в России теперь не встретишь, не та эпоха и не тот электорат: так, наверно, глядел на Сталина комбайнер, когда ему вручали за ударный труд. Я приземлился. Сказать по правде, ноги меня не держали. Не гожусь в повелители и вожди! Видно, харизмы не хватает. Сердце мое постепенно успокоилось, дыхание стало ровным, ледяной комок в животе растаял, и только испарина холодила лоб. Давно я таких встрясок не испытывал. Даже ворочая трупы в морге? Но те были абсолютно мертвыми, а эти - как бы живыми. Но в то же время и не живыми: ведь человек, попавший под беспредельную власть другой личности, мертв. Несомненно мертв - как полено под топором дровосека. - Откуда вы, мужики? - спросил я, чувствуя, что мой голос дрожит и вибрирует, подобно натянутой струне. - От Скуратова Иван Иваныча? Они отведили разом оба: - Так точно. - От него. - Говори ты. - Я кивнул сидевшему справа. - Скуратов еще кого-нибудь прислал? - Еще двоих. - Где они? - На улице, в машине. Сказать, как зовут? - Не надо. Ты и так молодец. - Его лицо дрогнуло в жалкой пародии улыбки: казалось, он был счастлив услышать похвалу.
|