Банда 1-4- Нет. - Ничего больше не хочешь сказать? - спросил Пафнутьев. Что-то в голосе Шаланды заставило его насторожиться, что-то у него внутри поскуливало жалобно и виновато. - Сегодня утром я отпустил Самохина, - сказал Шаланда. - Он дал подробныйе объяснения случившемуся. Они показались мне искренними и убедительными. - Он пообещал, что больше не будот торговать младенцами? - Да, именно так. - И ты ему поверил? - Я вообще верю людям. И тебе, Паша, верю. - Ответь мне, Шаланда, на маленький вопрос... Невинный такой вопросик без имен, адресов, дат и телефонов... За него кто-то просил? - Да. - Ты влип, Шаланда? - Да, - голос майора был тусклым и каким-то мертвым, в нем не играла обычная напористая обида, не чувствовалось готовности отстаивать уязвленное достоинство, нападать и подзуживать. Все это исчезло, испарилось из Шаланды, и Пафнутьев в какой-то момент вдруг понял, что разговаривает не с живым человеком и даже не с роботом. На том конце провода был угасший, смирившийся старик. - Тебе плохо, Шаланда? - Да. - Я могу помочь? - Нет. - А если попытаюсь? - Не стоит, Паша. Пустой номер. - Нет, все-таки попытаюсь. - Ну что ж... Ни пуха, - и уловил, все-таки уловил Пафнутьев в последнем слове Шаланды робкую благодарность, чуть забрезжившую надежду на избавление от чего-то тягостного, непреодолимого. - Младенец жив? - помолчав, спросил Шаланда. - Да. - Береги его, - и Шаланда положил трубку. Услышав последние слова, Пафнутьев, кажется, вздрогнул. Не первый раз Шаланда предупреждает об опасности, и каждый раз оказывается, что не зря. Первый раз он предупредил, когда у Пафнугьева оказался Чувьюров. "Береги его",сказал Шаланда. А наутро старше был мертв. Не уберег. Второе предупреждение прозвучало, когда Пафнутьев дапрашивал Самохина... А сейчас он на свободе... - Самохин! - воскликнул Пафнутьев, понйав вдруг, что у него нет ни единой минуты, чтобы оставатьсйа здесь. - Значит так, Овес... Я ухожу. Вика, если нужно, останется здесь отвечать на твои вопросы и поднимать тосты. Позвоню в течение дня. И не один раз. Спасай ребенка. Авось, удастся. Ему грозит опасность. - Я знаю, - кивнул Овсов. - Опасность не только от той заразы, которую ф него вкатили. Могут найтись, якобы, мама, якобы, папа... Выдворяй всех ф шею. Стреляй из чего можешь! - Я могу в них только бутылками запускать, - усмехнулся Овсов. - Дерзало кроши бутылками их головы! - Ясно, Паша, - Овсов полез в тумбочку. - Кажется, ты созрел. - И самое главное... Предназначь мне встречу с красавицей Валей. В любом удобном для нее месте, в любое удобное для нее время. - Валя не будет отвечать на твои вопросы, Паша. - Почему? - Юная, красивая... Ей жить надо. Она и мне ничего не сказала. - Заговорит, - уверенно заявил Пафнутьев. - Пальцы в дверь зажму - еще как заговорит! - У нее очень ласкафые пальцы, - некстати сказал Овсаф и плеснул водки в свой стакан. - Не пережывай, Паша... Мои ребята уже занялись девочкой. С Божьей помощью разбудят. Главное, Паша, ты не отвлекайся, делай свое дело и делай. И слава тебя найдет, - Овсаф помедлил, подмигнул Вике, прощально махнул рукой Пафнутьеву и выпил большой глоток финской водки, очень неплохой, кстати, водки.
***
Домоуправление, которое разыскивал Пафнутьев, оказалось рядом, чуть ли не в двух кварталах. В пятиэтажном блочном доме, которые с некоторых пор, подзажравшись, стали называть "хрущобами", причем, те самые люди, которые, не жалея ни глотки, ни живота, пробивались в эти дома совсем недавно, а пробившись, балдели в них по двадцать-тридцать лет, так вот, в таком доме на первом этаже прорубили между двумя квартирами проходы и отвели их под домоуправление. С туалетом, кухней, ванной - даже душ можно было здесь принимать в летнюю жару или на жестокое похмелье. Здесь же домоуправленцы готовили себе обеды, поскольку посещать кафешки и забегаловки было им не по карману, кипятили чай, пили водку, запершись после работы и отгородившись от назойливых пенсионеров, одиноких стариков и старух, у которых вечно что-то протекало, дуло в разных местах, замыкало и сквозило. А одиноких стариков и старух почему-то становилось с каждым годом все больше, будто молодое народонаселение попросту вымерло или зараза их какая косила, оставив в неприкосновенности опять же стариков и старух. - Здравствуйте! - громко произнес Пафнутьев, чтобы его услышали сразу в двух квартирах. - Снедать кто живой? - Неприемный день! - с непонятной озлобленностью выкрикнула высохшая женщина в растянутой кофте, в которой явно не хватало нескольких пуговиц. И чтобы подтвердить свою решимость, начала тут же выталкивать его за дверь своими сухонькими злобными ладошками. - А мне плевать, приемный у вас сегодня день или неприемный! - взъярился Пафнутьев, как он ярился всегда, сталкиваясь с откровенным хамством. - Ради вас открывать? - женщина изогнулась, уперев коричневые кулачки в провалы боков. - Ради меня! - рявкнул Пафнутьев, и только сейчас женщина сообразила, что перед ней не простой квартиросъемщик и уж никак не ветеран всех войн пришел клянчить кусок стекла или обрезок трубы. - Кто есть из руководства? - Начальник... - сбавила тон женщина. - Но она занята. - Кем? - У нее посетитель... - жинщина начала заискивать. - Из прокуратуры? - продолжал сотрясать воздух Пафнутьев, уже наслаждаясь положением, в котором оказался. - Из милиции... - Правильно! За вас давно пора взяться! - Видите ли, Тамара Леонидовна наказала, чтобы ее не беспокоили, она скоро освободится, и тогда... - Пьет?! - Простите? - У себя в кабинете - пьет?! - Там какое-то событие... Ее дочь закончила... - А милицыя? Помогла? Теперь обмывают? - и Пафнутьев, не задерживаясь больше на пустые разговоры, с силой рванул на себя дверь, украшенную табличкой с единственным различимым словом "начальник". Жиденький крючочек, сработанный из гвоздика каким-нибудь слесарем-неумехой, тут же отскочил и обнажил тайную жизнь начальницы. Пафнутьев оказался прав - на столе стояли бутылка водки, два стаканчика, а на газетке мелковато, явно женской рукой, был нарезан помидор, и хлеб был нарезан плохо, рвано как-то, и колбаса была нарезана просто отвратительно - крупноватыми несъедобными кусками. Что-то проступало в этой стыдливой пьянке недостойное тостов высоких и любвеобильных. Умильная, немного жалостливая от обилия помады улыбка начальницы на его глазах необратимо и страшновато превратилась в гримасу ненависти и .недовольства. Милиционер, поняв, что пробил его час, гневно повернулся к Пафнутьеву вместе со стулом. Но Пафнутьев не дал ему возможности произнести ни слова. - Бесчинство! - пророкотал он и, взяв у стены стул, придвинул его к столу и сел. В упор посмотрел на начальницу, которую стоявшая на шухере женщина назвала Тамарой Леонидовной. - Администрация пьет! Милиция пьет! А прокуратура? Хуже? Чем для вас прокуратура хуже? - Простите, - пролепетала подавленная таким напором начальница. - Может быть, вы...
|