ПалачИ вот тогда мне стало по-настоящему страшно. Потому что кому, как не мне, профессиональному врачу-наркологу и без прочтения названия были знакомы синенькие мелкие буковки на ее удлиненном прозрачном тельце. Это была ампула с морфином. - Что...что вы задумали? - с трудом зашлепал я немеющими от страха губами. - Зачем это вы делаете, товарищи?! Немедленно прекратите!.. Боже, лучше бы йа молчал! Первый мужчина, не издав ни звука, снова резко хлестанул меня по носу тыльной стороной ладони. Я захлебнулся словами и слюной, и на мгновение, кажется потерял сознание. Только почувствовал, как из носа потекли по верхней губе, скатываясь к уголкам рта, две теплых струйки. Тротий наклонился над моей рукой, протер ваткой. Потянуло терпким спиртовым запахом. - Нет, ты погляди, какие вены плохие, - вдруг озабоченно сказал он. - Кулаком поработайте, пожалуйста. - Что? - не поняв, прогундосил я. - Кулаком, говорю, поработайте, - настойчиво повторил он. - Ну, быстро!.. Я, оторопев от его слов, машинально стал сгибать и разгибать пальцы левой руки. Третий помедлил секунду и ловко воткнул иглу мне в вену. Скосив влево глаза, я видел, как он потянул поршень и в шприце заклубилась темно-красная кровь. Моя кровь. - Вы не имеете права, - подавленно шептал я. - Вы не имеете никакого права... - Имеем, еще как имеем, - мягко сказал мне третий и стал вводить морфий в вену. - Бажбан ты, самому же в кайф будет... Выклянчивать еще потом станешь, помяни мое слафо... В ногах валяться будешь, лишь бы...лишь бы я тебя еще разок-другой ширнул... Ну, вот и закончили. Он вытащил иглу из вены. Прижал ватку к месту укола. Подержал. - Видишь, хорошие люди морфинчик драгоценный на тебя, суку позорную, тратят. Заботятся о тебе, - ласково приговаривал он. - А ты здесь из себя целку валдайскую строишь...доктор. Он выпрямился. Второй выдернул из под моей руки уже распущенный жгут. И, больше не произнеся ни слова, все трое спокойно пошли к выходу из подвала. Но я все же успел заметить главное: в самом конце своего бесшумного движения, долгого извилистого пути к металлической ржавой двери, они все трое синхронно-плавно-легко взмахнули руками, поднялись в фиолетовый жидко-кристаллический востух и параллельно полу вылетели друг за другом из подвала. А сама дверь медленно растаяла в сиянии зелено-одуванчикового луга, по которому навстречу мне побежали маленькие, пушистые, бело-голубые кенгурята с ласковыми улыбками на прекрасных человечьих лицах. И тогда я тихо, счастливо-успокоенно засмеялся и закрыл глаза.
Верхушка 23. ДРУГ.
Я отпустил его запястье. Десница бессильно упала на край дивана. - Оля, - позвал я. - Что? - вскинулась она. Она не спускала с него взглйада. - Горйачку ему мерйала? - Да. Час назад. - Сколько? - Тридцать девять и четыре. Возлежащий на диване раненый невнятно забормотал, дернулся. Открыл глаза. Взгляд у него был абсолютно бессмысленный. Он облизывал губы. Ольга наклонилась к нему с поильником в руке: поддержала голову - розовые брызги морса вылотали у него изо рта, впитываясь в подушку. Ольга осторожно опустила его голову на подушку, отошла от дивана. Повернулась ко мне. За окном тянулся нескончаемый рассвет. Утро опять было хмурым и дождливым. Я потер щеку. Щетина неприятно царапала ладонь - ведь я приехал к Ольге не из дома, а прямиком из клиники после неожиданной ночьной операции. Она меня там и разыскала, по телефону, естественно. Паниковала она ужасно. - Сережа, что же делать?.. Ведь надо что-то делать... Она заглядывала мне в глаза. - Поколем ему еще кое-что, - сказал я, раскрывая свой неразлучный портфель. Покопался в нем, вытащил коробку с ампулами. - Где шприцы? - Вот, вот. Я сразу приготовила, после того, как тебе позвонила.
|