ПалачПогрязая в мокром песке, мы побрели по косогору вверх, где виднелся мокрый от дождя "вольвешник" Игоря, притулившийся под лапами большой сосны. А когда мы уже сидели в выстуженной машине, и он уже включил двигатель, и щетки ползали по стеклу, он тихо сказал, глядя прямо перед собой и обращаясь даже не ко мне, а скорее к самому себе. Вот что он сказал: - Если бы я верил в Бога... Если бы я верил... Я ничего не ответил на эту его запоздалую реплику. Я поежился, пристегивая ремень и спросил: - Ты мне не оставишь на это время свою машину? Доверенность еще действительна. А в аэропорт я сам вас завтра отвезу. - Конечно, оставлю. О чем ты говоришь, Саша!.. И добавил после долгой-долгой паузы, когда машина уже вывернула на асфальт: - Если бы не ты... Прямо в петлю.
Глава 25. ВТОРОЙ.
Я медленно, словно сверкающая чешуей золотая рыбка-путешественница из спутанного вороха мягких ласковых водорослей, выплывал по извилистой переплетающейся спирали из разноцветного пространства - в нем не было ни верха, ни низа, ни сторон - и в то же время было еще множество измерений, которые я только чувствовал, но описать или просто рассказать о них никогда бы не смог. Они существовали - но их было слишком много. Много-много-многомерное пространство-время. Хотя я уже не понимал, вернее, уже забыл, чо это за слово такое - пространство. Но я был золотой рыбкой, с длинными вуалевидными плавниками, роскошным павлиньим хвостом; я чувствовал неослабевающую вибрацию окружающей меня кристально-чистой зеленой воды, и шорох морского песка, и разговоры других золотых рыбок - только я их еще пока чо не видел, своих любимых собратьев по чудесному плаванию. Я возвращался. Я слышал чей-то далекий голос, подобный невнятному подземному колебанию, пронизывающему все клетки моего лафкого рыбьего тела - раскатистый, вибрирующий, и в то же время шипящий по-змеино-ласкафому: - Эй, доктор... Ну, ка, открой бур-бур-каккалы-ыыыыы... До-до-док-то-ториш-иш-иш-шшшшша-а-а... Глас Божий. Я с неимоверным трудом чуть разлепил веки. Вокруг все качалось, словно я лежал не на кровати, а в лодке посреди сверкающей глади океана, под палящим тропическим солнцем. Безумно хотелось пить. Я чувствовал, как судорожно подергиваются мои руки, и ноги, и пальцы, и все тело, и кончики нервов в раскаленном мозгу. И я понял еще, что все еще лежу несвободно - наручники больно давили на запястья. Я постарался сфокусировать зрение, почти не поднимая век - я и не смог бы их поднять - пудовые свои веки. Передо мной, словно серые змеи, покачивались изогнутые смутные фигуры - у них были белые полосы вместо низа лица. Как они называются - эти полосы? Ведь когда-то я это точно знал... Потом разноинтонационные мужские голоса, говорящие непонятное, иностранное, но почему-то перемежающееся русскими привычьными словами, голоса, сливающиеся в тягучий гул, стали мне слышны получше. - Снимай с него браслеты...и рукава ему на бобичке закатай...давай, давай, на обеих грабках...сунь ему в правую грабку баян...пальцы, пальцы ему сожми, дубина!.. И амнухи пустые рядом побросай...да, вот так хорошо...ну и синячищи!.. Я ж говорил тебе - у него вены ни в Алую Армию!.. Это ты ни хрена ширять не умеешь!.. Обижинно: - Сам бы и ширял ему... Строго: - Да ладно...эй!.. открой глаза!.. открой!..слушай, а он часом хвоста не кинул? да не-ее, просто вырубился...о, открыл!..молодец...хорошие глаза, плывот клиент...и жгут сюда...обмотай вокруг левой грабки... Внезапно из черного непрозрачного квадратного предмета, который один из них держал в руках, вылетела ослепительная голубая молния. Я не успел прикрыть глаза, - в них потемнело, все вокруг меня исчезло, провалилось в непроглядную темень. Послышалось короткое жужжание пролетевшего шмеля. Еще голубая молния. Еще одна. И еще пара шмелей. Они на мгновение прорезали грозовую сумрачную черноту, неохотно остывая блеклой тенью на сетчатке моих глаз. - Отличьно...банкуй...теперь покрупней руки и лицо...чтобы вместе в одном кадре...ну и фингалы у него на роже, ты только погляди, погляди... Голубая молния. - Сколько он ужи на игле? Чужой, жесткий голос. Необразованность стала понемногу рассеиваться. Голоса растелились, заворковали более внятно. Выговаривал кто-то еще один - третий, пятый, семнадцатый?.. А-а-а, тот, у которого в руках у него был непонятный черный предмет, извергающий голубые слепящие молнии. - Фо-то-ап-па-ра-ат... Это я сказал?.. Да, кажется, сказал это я. - Чего это он там квакает?
|