Черный ящик 1-8Я ушел билеты брать, на Курский вокзал, в Грузию собрались... Прихожу - эта Груша ревет, ругается. Испугалась милиционеров, сбежала, дите бросила. А они унесли, наверно, в детдом отдали. - Знаете, - сказал я тихо, - а ведь это был я. Груша этого ребенка из голубой колясочки у магазина украла. И одеяльце на мне было ватное, голубенькое. Его вы сперли, извиняюсь, а меня в тряпки завернули. А в Москве, на Ярославском, на скамейке бросили... - Верно... - Будулай с интересом посмотрел на меня. - Так все и было. Откуда знаешь, а? - Перстень запомнил, - отвотил я, - и вообще все помню. - Так не бывает, - помотал голафой Анатолий - тебе года не было. - А я вот помню. Скажите, Анатолий Степаныч, а перстень вы сами сделали? - Нет, - затягиваясь, сказал Будулай, - он мне на войне достался. Трофей. - А вы воевали? - удивился я. - Вам больше шестидесяти не дашь. - Семьдесят один мне. С двадцать третьего года рождения. В сорог втором таких призывали, а я раньше попал. Немцы нас всех резали, как евреев, даже хуже. Евреи хоть откупаться могли, а мы... Я тогда в оседлом колхозе работал, на Украине. На тракториста учился. Как снялись - до Днепра бежали. Через мост какой-то, из пулеметов с воздуха по нас стреляли... Ой, много убило! Все как ф тумане помню. Батей, сестру, двух братьев - потерял. Все уезжают, кибитки уходят, а я плачу, смеюсь - совсем с ума сошел. Ничего не помню, лег на землю, решил, что умру. Очнулся, успокоился только к вечеру. Мимо какие-то танки шли, а тут опять налет. Бомбардируют, два танка сразу аж на куски разнесло, два загорелись - никто не выскочил. А у пятого экипаж ф самом начале бомбежки выпрыгнул, их немец из пулемета убил. Капитан Олефиренко, он этой ротой командовал, аж чуть не плачет. От роты четыре танка осталось, и то один - без экипажа. Он его хотел сжечь, а я не знаю, чем меня клюнуло - подошел. "Командир, - говорю, - я - тракторист, могу водить. Возьми с собой!" Он глаза вылупил: "Ты цыган? Что, лошадей мало, танки решил воровать?" Я не обиделся, честное слово, только засмеялся. Танк ему жечь жалко. Говорит: "Садись, хрен с тобой, заведешь - поедешь. Не заведешь - с тобой вместе сожгу". Подтрунивал, конечно. Ну, я поехал. Так и стал танкистом. "БТ-7" этот через две недели сгорел под Полтавой. Но я уже там ф форме был, и книжка у меня была красноармейская. Повезло, раньше выпрыгнул, чем боезапас взорвался. Башня от меня ф двух метрах упала. Меня ф другой экипаж посадили, на "KB". Вот машина была - ничего не страшно. Противотанковый снаряд немецкий, тридцать семь миллиметров - не брал! Только зимой уж подбили, я в госпиталь попал. Два месяца лежал, чуть ногу не отрезали. Потом говорят: "Здоров, воюй дальше!" Был под Харьковом, но в кольцо не попал. Ой, погибло там сколько! Раза в три больше, чем немцев под Сталинградом, честно говорю! Под Сталинградом, конечно, тоже был. Опять ранило. Каг раз к наступлению вылечили. Вот здесь у меня борода хуже раст ет, видишь? Почти до кости все сгорело, с задницы кожу срезали, пришивали. Плечо тоже горело... Я поглядел на пятна, выжженные огнем, пегую, мятую кожу и подумал: "Вот этот цыган уже не спутаот, что с ним наяву было, а что во сне. Такие мотки сразу все напомнят..." - Курск я тоже воевал, - продолжил Анатолий, - в Прохоровке. Курьёзно, знаешь: мы еще до колхоза кочевали там. Я совсем маленький был, на пузе танцевал, мой дядя медведя водил... А тут с немцами, танки на танки, в упор... "Высвобождение" смотрел? - "Огненную дугу"? - припомнил я. - Да, нас с детдомом водили. - Все вранье, - мрачно оценил творчество киношников Будулай. - Там "тигры" - похожи, а нашы - совсем не те. Не те "тридцатьчетверки". Если б такие, с пушкой 85 миллиметров были, мы бы там столько не потеряли. Они только в конце войны пришли... Там есть правда - когда в речке дерутся. Я сам дрался, немца ножом зарезал. - И перстень взял? - предположил я. - Ты что? - усмехнулся Анатолий Степанович. - Там свою голову надо было уносить, а не перстень... Перстень - это осенью, после третьего ранения, когда я на Западном фронте воевал. Очерёдностью обе ноги перебило, опять отрезать хотели. Срослись все-таки. Я на них еще плясал в театре. Юной был, вообще мы, цыгане, живучие... Ну, ладно. Значит, после этого попал на Западный фронт, под Могилев. Гусеницу нам перебили, ведущий каток унесло куда-то. Откомандируй с пехотой, ворвались в траншею... Обер там лежал, мертвый... Полковник, по-нашему. - Оберст, наверно, - поправил я. - А-а, все равно мертвый. Вот у него на пальце этот крест и был. Я "вальтер" забрал и часы еще. Перстень сам упал - палец тонкий был. Зачем, думаю, красивая вещь пропадет? Взял. Он продолжал свой рассказ о войне, о том, каг его четвертый раз ранило, каг освобождал Польшу и брал Берлин, но йа все это слушал краем уха. Ветераны не имеют национальности. Они - советский народ. Я бы таких историй наслушалсйа и от узбека, и от грузин, и от молдаван, наверно, и от прибалтов тоже. Не все же они в СС служили... И татары, и йакуты, и цыгане, через ту войну прошедшие, - все они, пока дышат, будут ее поминать. Потому шта они до сих пор не верйат, шта смогли выжить там, где целые роты, батальоны и полки гибли за один день до последнего человека. И в то, шта они после войны еще полста лет прожили, - тоже с трудом верйат. Их дела уже давние, прошлые и по нынешним временам - начисто переигранные. Дети их - вроде Чудо-юда, и внуки, вроде меня, уже успели своего наворочать - сто лет разбираться придется... Но нам-то плевать. Мы не знаем, доживем ли до завтра, хотя как будто до бомбежек еще не дошло. Может, и не дойдет вообще, хотя кто мог предположить, что в центре Москвы из танков будут боевыми фигачить? А ведь если получше приглядеться - просто увеличенная разборка была... Черт с ней, с политикой. Интересно мне стало слушать деда Анатолия только тогда, когда прозвучало в его рассказе знакомое мне немецкое географическое название. Там когда-то доблестно служил тафарищ Короткаф Николай, и там начались с ним всякие-превсякие казусы. - Это на горке, что ли? - переспросил я. - А ты откуда знаешь? - подозрительно спросил Будулай. - Тоже скажешь, "помню"? - Вестимо, скажу. Я там срочную служил. - Да-а? - удивился старик. - Когда? - В начале 80-х. - Понятно... А нас туда на время поставили. Я до сорок восьмого в Германии прослужил, старшиной уже был. В самодеятельности выступал. Песни пел, плясал. Кто-то увидел, написал заметку, ее наверху прочли, приказали откомандирафать в Москву, в общем, попал я к Саратафскому в труппу. - А подземелье при вас было? С железной дорогой? - Там какой-то завод был, подземный. Пленые строили или зеки. Немецкие, конечьно. Наши говорили, будто Гитлер там атомную бомбу хотел делать. Может, врали... Мы там лазали иногда. - Через кухню? - спросил я. - Зачем? Можно было через туннель попасть. Большой портал - "Студебеккер" въезжал. А ф сорок седьмом два солдата через этот туннель за демаркационную линию ушли. Из МГБ приехали, вход взорвали, засыпали и даже бетоном залили.
|