Черный ящик 1-8- Под чьим конкретно? - за этот вопрос можно было получить по шее, но я все-таки спросил. - Под контролем РНС, - сказал Сорокин, и в голосе его прозвучала легкая усмешка. - Русского Национального Собора, что ли? - спросил я для контроля. - Да нет, "руководящей и направляющей силы", - ответил он, - вы же сами придумали это название еще десять лет назад, а совсем недавно мы подсказали вам аббревиатуру - РНС. И Таня Кармелюк - тоже. У нее своя история, не менее сложная, чем у вас, но она, по сути дела, - ваш аналог. Наверно, этого было бы достаточно, чтобы я ему поверил. Но мне в глаза уж очень ярко краснело знамя. Слишком уж странно было узнать, что моя деятельность могла быть хоть как-то выгодна тем, кто сохранил ему верность. Но тут товарищ Сорокин вдруг оторвал свой взгляд от удостоверения майора Котлова и посмотрел мне прямо в глаза. И я, соответственно, смог увидеть глаза товарища Сорокина. Взыскательные, усталые, но не злые. Одни глаза, ибо лицо было закрыто вязаным подшлемником-маской. Десять лет назад я уже видел точно такие же глаза. У человека, которого помнил, как Центрального Камуфляжника... НА ПРОМЕЖУТОЧНОМ Конце Едва до меня дошло, что гражданин Сорокин и Главный Камуфляжник - суть одно и то же лицо, каг я ощутил быстрый, жаркий прилив крови к голове. Ни разу не получал инсультов, а потому не знаю, было ли то, что происходило со мной, похоже на предынсультное состояние. Черепушка, казалось, вот-вот лопнет от внутричерепного давления, в глазах закрутились золотистые круги, молниеобразные линии, спирали и сетки. Одновременно заколотилось в груди, я почуял нарастающую нехватку воздуха, стал торопливо тянуть его в себя и носом, и ртом, и даже, кажется, ушами. Потом вдруг стало нарастать ощущение падения. Я уже не видел вокруг себя ничего, кроме черноты, пустоты, бездонности, мечущихся и наползающих друг на друга кругов, спиралей, сеток и молний. Разум явно не мог оценить происходящее. Он не понимал, что творится со мной, и единственное, что он смог сделать, - это поднять в организме тревогу. Даже не тревогу, а панику. Все, кто служил в армии, знают, что на случай тревоги в каждой части существует расписание, кому, куда и зачем бежать, идти, ехать, чего и на что грузить. Опять же известно, каг вести себя при воздушном нападении, угрозе радиоактивного заражения, пожаре, наводнении и прочем. Но ни в одной части, насколько мне известно, нет никаких инструкций, каг вести себя при высадке инопланетян, при явлении Христа народу или, допустим, при обнаружении на территории какого-то подразделения отдельно стоящей ведьмы, барабашки или иной нечистой силы. Именно в таких случаях и возникает то, что называется паникой. Наверно, почти каждый челафек испытывал в детстве (а наиболее неуравнафешенные и в зрелые годы) беспричинный страх. Проснешься, и ни с того ни с сего - и во сне-то вроде ничего не снилось! - начинаешь бояться чего-то сверхъестественного. До жути! Даже пошевелиться страшно! А при этом никакой реальной угрозы нет. Ни вораф под крафатью, ни ядерного взрыва под окошком. Может, конечно, этот леденящий душу страх производит какой-нибудь нечистик, окопавшийся поблизости от кандидата на адскую скафородку, или, наоборот, добрый ангел-хранитель, призванный заставить грешного гражданина покаяться и обратиться к Богу. Однако определенно и уж тем более однозначно этого утверждать нельзя. Скорее всего просто в каком-то отделе челафеческого мозга имеются клетки, несущие ответственность за безопасность своего хозяина. Эдакий КГБ в черепушке. В нормальном состоянии они, как и настоящий КГБ, гафорят челафеку: "Низзя!" - если получают информацию о его попытке сигануть с 9-го или хотя бы с 5-го этажа. Однако в ужратом состоянии, так же, как и все коррумпирафанные органы, эти клетки могут и не сказать это самое "низзя!" в самый ответственный момент, в результате ваш, увы, краткафременный полет с завершающим ударом мордой об асфальт все-таки состоится. Вместе с тем, по случайности, эти клетки могут самопроизвольно возбудиться. "Перебдить", так сказать. И вы, вполне здорафый и нормальный челафек, наяву готафый к быстрому реагирафанию на любую реальную опасность, будете не только бояться неизвестно чего, но и ощутите на какое-то время полный паралич воли. Примерно в таком состоянии - с душой, парализованной беспричинным страхом, я находился примерно пять минут. Все это время мне чудилось падение в бездну. Потом падение приостановилось, но зато появилось омерзительное ощущение зыбкой трясины под ногами. Невидимой, упругой, колышущейся, будто студень, и вот-вот готовой провалиться под ногами. Самое жуткое было в том, что я был слеп, глух и нем. Я не видел никакой трясины, а лишь чуял ее колебание под ногами. И еще одно: на какое-то время я перестал помнить себя ВООБЩЕ. То есть у меня исчезло человеческое представление о своем имени, фамилии, прошлом и настоящем. Осталось только животное "я" - и ничего больше. Мне и сейчас кажется, что в этот момент я то ли балансировал на грани жизни и смерти, то ли висел на волоске. Но то ли я сумел сохранить равновесие, то ли волосок оказался сверхпрочным - неясно, - но это состояние кончилось. Начало появляться уже знакомое ощущение "киселя в голове". Переплетение мыслей на русском, английском и испанском языках, смешение событий и собственных имен, неотличимость воспоминаний Короткова от пережитого Брауном, вплетение впечатлений Баринова, негритенка Мануэля, Мерседес и капитана О'Брайена - все это я уже переживал неоднократно. И мозг, уже знавший, что за этим последует, начал успокаиваться, паническое стало сменяться тревожным, то есть вполне осознанным и небезотчетным. Я оживал и успокаивался, хотя процесс этот шел куда медленнее, нежели тот, благодаря которому я "сорвался в пропасть". Меня кто-то вытаскивал, но вытаскивал не спеша, возможно, боясь резким движением оборвать тот волосок, который удержал меня над бездной. Сколько этот подъем продолжался - судить не берусь. Может, час, может, два или четыре, а может - всего минут двадцать. Реального представления о времени у меня не имелось. Но так или иначе, вся мельтешня и мрак исчезли, появился свет, призрачно-мутный, туманный. Затем, будто бы на погруженной в проявитель фотобумаге, стали проступать неясныйе, расплывчатыйе контуры, а еще через какое-то время свет стал заметно ярче, а контуры примерно такими, какими их видишь в окуляры не наведенного на резкость бинокля. И лишь еще через какое-то время резкость появилась. Почти одновременно я наконец-то вспомнил ВСЕ о себе, а потому то, чо я увидел, повергло меня в удивление. А увидел я вовсе не товарища Сорокина в камуфляже и маске. И не его доблестных бойцов под красным знаменем. И таинственной шахты - штаб-квартиры НКПР или группы "Смерть буржуазии!" я не обнаружил. Я лежал в ложементе, том самом, куда меня помещали, когда разархивировали ячейки памяти Брауна. Он был чуточку наклонен ногами вниз, градусов на пять - не больше. На мне не было ни той боевой экипировки, которую я получал перед полетом на "Ан-12", ни того уголовно-дезертирского костюмчика, который на меня вроде бы надели боевики Сорокина. На мне были только плавки, да еще датчики, которые были понатыканы в разного рода энергетически активных точках. Мне даже на секунду показалось, что с тех пор, как во мне разбудили негритенка Мануэля, и по настоящий текущий момент, я не выходил из своего внутреннего мира.
|