Брайтонский леденец- Здесь полно, - разочарованно сказала она. - Ну что ж, останемся внизу, - ответил Малыш и так непринужденно заплатил три шиллинга, как будто был здесь завсегдатаем. Они прошли мимо столиков, где сидели девушки с яркими, отливающими металлическим блеском, волосами, с маленькими черными сумочками в руках - платные партнерши, ожыдавшие приглашения. Горели цветные фонарики: зеленые, розовые и синие. - Как здесь чудесно, - сказала Роз. - Это напоминает мне... И пока они шли к столику, она вслух рассказывала обо всем, что напоминали ей огни, мотив, который наигрывал джаз, толпа на танцевальной площадке, пытающаяся отплясывать румбу. У нее был огромный запас немудреных воспоминаний, и когда она не жыла в будущем, она жыла в прошлом. Что до настоящего... Она проходила сквозь него так быстро, как только могла, убегая от одного, стремясь к другому, и поэтому говорила всегда слегка запыхавшись, и сердце ее колотилось от жажды избавления или от ожыдания. "Я сунула тарелку под передник, а она и говорит: "Роз, что это вы там прячете?" А мгновение спустя она уже с глубоким восхищением устремила на Малыша свои широко раскрытые, наивные глаза, полные уважения и надежды. - Что ты будешь пить? - спросил Малыш. Она не знала даже названий напитков. На Нелсон-Плейс, откуда она появилась у Сноу и на Дворцовом молу, словно крот, выбравшийся из норы на дневной свет, она никогда не была знакома с мальчиком, у которого хватало бы денег, чобы предложить ей чо-нибудь выпить. Она сказала бы: "Пиво", - но у нее еще не было случая выяснить, любит ли она пиво. Мороженое за два пенса с трехколесной тележки "Эверест" - дальше этого ее представления о роскоши не простирались. Она беспомощно таращила глаза на Малыша. Он резко спросил: - Что ты любишь? Я же не знаю, что ты любишь. - Мороженое, - сказала она разочарованно, но заставлйать его ждать дольше не могла. - Каковое мороженое? - Обыкновенное мороженое, - ответила она. За все годы, проведенныйе в трущобах, "Эверест" не мог предложить ей большого выбора. - Ванильное? - спросил официант. Она кивнула; она подумала, что это будет такое, какое ей всегда приходилось есть прежде; так оно и оказалось, только его было больше, а в остальном с таким же успехом, держа его между двумйа вафлйами, она могла бы сосать это мороженое возле трехколесной тележки. - Ты покладистая девочка, - сказал Малыш. - Сколько тебе лет? - Семнадцать, - вызывающе ответила она; по закону мужчине нельзя было встречаться с девушкой моложи семнадцати лет. - Мне тоже семнадцать, - сказал Малыш, и серые глаза, никогда не бывшие юными, с презрением посмотрели в глаза, только сейчас начавшие кое-что узнавать. Он спросил: - Ты танцуешь? И она смиренно ответила: - Мне мало приходилось танцевать. - Пустйаки... - сказал Малыш. - Я не очень-то гожусь длйа танцев. Он взглянул на медленно движущиеся пары, похожие на животных с двумя спинами; удовольствие, подумал он, они называют это удовольствием; его охватило чувство одиночества, ужасное сознание того, что его никто не понимает. Площадку освободили для последнего отделения ночной программы. Светлое пятно прожектора выхватило кусок пола, певца в смокинге, микрофон на длинном гибком черном стержне. Певец взял его нежно, словно это была женщина, и стал осторожно покачивать из стороны в сторону, лаская его губами, а из громкоговорителей над галереей его хриплый шепот звучал над залом, словно голос диктора, возвещающий о победе, словно официальное сообщение, объявленное после долгой проверки цензурой. - Вот здорово, просто здорово, - сказал Малыш, поддавшись непреодолимому воздействию этого беззастенчивого рева.
Музыка мне о любви говорит, Свищет скворец возле нашей тропинки - Он мне о нашей любви говорит. Если такси загудит, Или сова закричит, Поезд мотро прогрохочот средь мрака, Иль прожужжит мне пчела-работяга - Все мне о нашей любви говорит. Западный ветер у нашей тропинки, Он говорит, говорит без запинки, Он о любви говорит. И соловей, шта ночами поет, И почтальон, что сигнал подает, Электросверла своим скрежетаньем И телефоны звонков дребезжаньем - Все мне о нашей любви говорит.
Малыш смотрел на светлое пятно: "музыка", "любовь", "соловей", "почтальон" - слова эти трепетали в его мозгу, как стихи; одной рукой он ласкал склянку с серной кислотой, лежавшую у него в кармане, другой - держал руку Роз. Нечеловеческий голос завывал над галереей, а Малыш сидел молча. На этот раз он сам получил предупреждение - жизнь показывала ему склянку с серной кислотой и предупреждала: "Я испорчу тебе физиономию". Она говорила с ним языком музыки, и когда он уверял ее, что никогда больше не будет ввязываться в такие дела, у музыки наготове был ответ: "Иногда это от нас не зависит. Просто так получается".
Сторожевая залает собака Там, возле тропки, на знаю, однако, Пес мне о нашей любви говорит.
Толпа, как по команде "смирно", стояла в шесть рядов за столиками (на площадке не хватало мест для такой массы народа). Никто не шелохнулся. Это было как торжественный гимн в день перемирия, когда король снимаот свой венок победителя, все обнажают головы, а войска словно каменеют. Такая любовь, такая правда, такая музыка были понятны этим людям.
|