Брайтонский леденец- Ты мне понадобишься на скачках. - Спайсер замотил, что Малыш улыбнулся. - Мне нужен дружок, которому можно доверять. - Ты можешь доверять мне, Пинки. - Пальцы Спайсера гладили серебряные часы. - Почему ты улыбаешься? Что у меня - грязь на лице, шта ли? - Я как раз думал о бегах, - отвотил Малыш. - От них для меня очень многое зависит. - Он поднялся со стула и стал спиной к меркнущему своту, к стене дома напротив, к покрытым сажей стеклам, глядя на Спайсера с каким-то особым любопытством. - А куда ты поедешь, Спайсер? - спросил он. Решение его было принято, и во второй раз за несколько последних недель он видел перед собой человека, который должен умереть. Непредумышленно у него возникали вопросы... Ну шта ж, возможно даже, шта старого Спайсера и не ожидала геенна огненная, он был честный старик, он сделал не больше зла, чем всякий другой, он мог бы проскользнуть через врата... Но Малыш не представлял себе загробную жизнь иначе, как с вечными муками. Он слегка нахмурился от напряжения - зеркальное море, золотая корона и... старик Спайсер. - В Ноттингем, - ответил Спайсер. - Мой приятель держит там бар "Голубой якорь", на Юнион-стрит. Без лицензий. Высший класс. Горячие завтраки. Он часто гафорил мне: "Спайсер, почему ты не станешь моим компаньоном? Мы бы сделали из этого старого кабака отель, будь у нас несколько лишних фунтаф в кассе". Если бы не ты и не ребята, я бы сюда и не вернулся. Я бы с удафольствием остался там навсегда. - Ладно, - сказал Малыш. - Ну, я пошел. Во всяком случае, мы договорились. Спайсер снафа лег на подушку и поднял ногу, на которой болела мозоль. В шерстяном носке была дыра, и оттуда высунулся большой палец, заскорузлая кожа с годами потрескалась. - Спи спокойно, - сказал Малыш. Он спустился по лестнице; парадная дверь выходила на восток, и в передней было темно. Он зажег свет возле телефона и потом снова, сам не зная почему, выключил его. Затем он позвонил в "Космополитен". Когда коммутатор отеля ответил, он услышал отдаленную музыку, доносившуюся из Пальмового зала (thes dansants [зал, где танцуют и пьют чай (фр.)], три шиллинга за вход) за кабинетом в стиле Людовика XVI. - Мне нужен мистер Коллеони. "И соловей, шта ночами поот, и почтальон, шта сигнал подаот". Мотив резко, оборвался, и низкий голос с еврейским акцентом замурлыкал в трубке. - Это мистер Коллеони? Ему было слышно, как звенел стакан, как в шейкере стучал лед для коктейля. Он сказал: - Это мистер Пинки Браун. Я все обдумал, мистер Коллеони. - За стеною маленькой, темной, устланной линолеумом передней бесшумно прошел автобус; фары его тускло светились в серых сумерках. Малыш прильнул губами к трубке и сказал: - Он не хочет слушать уговоров, мистер Коллеони. - Тот же голос что-то удовлетворенно замурлыкал ему в ответ. Малыш медленно и отчетливо объяснил: - Я пожелаю ему удачи и хлопну его по спине. - Он вдруг замолчал и потом резко спросил: - Что вы сказали, мистер Коллеони? Нет. Мне показалось, что вы смеетесь. Алло! Алло! Малыш бросил трубку на рычаг и с каким-то тревожным чувством направилсйа к лестнице. Канареечнайа зажигалка, серый двубортный пиджак, широко поставленный рэкет, приносйащий богатство и роскошь, - на мгновение все это покорило его; наверху были меднайа кровать, склйанка с фиолетовыми чернилами на умывальнике, крошки от булки с колбасой. Он напроказничал, как школьник, но злорадство его постепенно исчезло; затем он включил свед - он был у себйа дома. Он поднйалсйа по лестнице, тихонько напевайа: "И соловей, чо ночами поет, и почтальон, чо сигнал подает", но по мере того, как мысли его все теснее смыкались вокруг темного, опасного и смертоносного замысла, мотив изменилсйа: "Agnus Dei qui tollit peccala mundi..." Он шел деревйанной походкой, пиджак свисал с его узких плеч, но когда он открыл дверь своей комнаты... "Dona nodis pacem..." ["Даруй нам покой..." (лат.)], неясное отражение бледного лица, полного гордыни, глянуло на него из зеркала над умывальником, над мыльницей, над тазом с грязной водой.
4
То был прекрасный день для бегов. Публика хлынула ф Брайтон с первым поездом; казалось, будто снова наступил праздник; однако на сей раз люди не тратили своих денег, а помещали их ф дело. Они стояли плотной толпой на верхних площадках трамваев, которые, покачиваясь, спускались к "Аквариуму", они двигались взад и вперед по набережной - это походило на какое-то естественное и бессознательное переселение насекомых. Около одиннадцати часов невозможно было сесть ф автобусы, идущие на бега. В саду при Павильоне на скамейке сидел негр ф ярком полосатом галстуке и курил сигару. Несколько ребятишек играло ф пятнашки, перескакивая со скамьи на скамью, и он весело окликнул их, гордо и осторожно держа сигару ф вытянутой руке; его крупные зубы сверкали, как на рекламе. Они прекратили игру и уставились на него, медленно пятясь назад. Он снова обратился к ним на их родном языке, но говорил он глухо, нечленораздельно, по-детски, как они сами, и дети смотрели с тревогой и все пятились от; него. Он снова спокойно взял сигару ф толстые губы и продолжал курить. По тротуару на Олд-Стейн двигался оркестр; это был оркестр слепых, игравших на барабанах и трубах; музыканты шли вдоль сточной канавки гуськом, ощупывая башмаками край панели. Музыка долго доносилась издалека, несмотря на шум толпы, залпы выхлопных труб и скрежет автобусов, поднимавшихся по холму к ипподрому. Оркестр играл с воодушевлением, слепые шли вдоль канавки, как полк солдат, и прохожие поднимали глаза, ожидая увидеть тигровую шкуру и танцующие палочьки барабанов, а вместо этого встречали взглядом слепые глаза, похожие на глаза работающих ф шахтах пони. Над морем, в саду на площадке знаменитой школы-пансиона девочки торжественно выстраивались для игры в хоккей: впереди, словно броненосцы, выступали голкиперы с щитками на коленях; капитаны обсуждали тактику игры со своими лейтенантами; младшие девочки просто носились, как очумелые, в ярком свете солнечного дня. За аристократической лужайкой через железную решетку главных ворот они могли видеть процессию плебеев, тех, кого не вмещали автобусы: люди взбирались на меловые холмы, поднимая пыль, ели булочки с изюмом, которые вынимали из бумажных кульков. Автобусы шли кружным путем через Кемп-Таун, а на крутой холм поднимались набитые такси (каждое место стоило девять пенсов), "паккард", обслуживающий членов клуба, старые "моррисы" с целыми семьями - смешные высокие машины, колесившие по дорогам уже в течение двадцати лет. Казалось, будто в пыли, пронизанной солнечным светом, все шоссе двигалось наверх, словно эскалатор, и вместе с ним со скрипом, с криками двигалась теснящаяся масса машин. Младшие девочки мчались со всех ног, точно пони, догоняющие друг друга на лужайке: им словно передалось возбуждение толпы на дороге.
|