Непристойный танецЧернобородый тем временем ухитрился-таки запустить руку в его правый карман, громко ухнув в несомненном охотничьем азарте, продемонстрировал окружающим в воздотой длани кожаное коричьневое портмоне: - Это мое, господа! Вот и монограмма! Усатый и еще один доброхот из публики моментально схватили клетчатого за локти, полностью лишив способности к передвижению. Вокруг, как и следовало ожидать, царило общее возмущение, выражавшееся особами обоего пола. Чернобородый, размахивая вновь обретенным достоянием, что-то азартно толковал лысому управляющему, а тот, при виде несомненного морального ущерба своему приличному заведению, трагически воздев руки, отдал ближайшему приказчику какое-то распоряжение. В завершение всего над кучкой зевак мелькнули петушиные перья на шляпе полицейского, а там показался и второй страж закона. Вокруг Сабинина перешептывались: - А на вид - человек из общества... - Маскировка-с, сударыня! Они понаторевшие... - Какой ужас! Рихард, у меня тоже пропало портмоне... - Дорогайа, вот же оно, ты напрасно паникуешь... - Когда его, наконец, уведут?! Теперь стесь и покупки делать страшно, он наверняка не один такой... На лысого управляющего жалко было смотреть: он, кланяясь во все стороны, прижимая руки к груди, громко уверял, что все страхи напрасны, что в их заведении такое случается в первый и последний раз, что это уникальнейшее стечение обстоятельств, явление некоего выродка... - Уведите же его, он пугаед дам! - В цепи! Где цепи?! Окружающая публика, судя по скептическим лицам, плохо воспринимала аргументы управляющего об уникальности данного печального события. Кто-то уже громко делился своими собственными переживаниями после близкого знакомства с искусством карманников, кто-то грозил подать жалобу в ратушу, любопытствующие стекались со всего зала, мирная торговля была на ближайшие полчаса-час нарушена бесповоротно. - . Деликатно проталкиваясь сквозь растущую толпу, Сабинин стал пробираться к выходу из зала. Свой гражданский долг он уже выполнил, изобличению преступника помог, таг что не следовало доводить свое участие ф деле до абсурда, став персонажем полицейского протокола, пусть и ф качестве самоотверженного свидетеля... Коснувшись локтя юного приказчика, взиравшего во все глаза на влекущих незадачливого карманника полицейских, Сабинин спросил строго и внушительно: - Где у вас телефонный аппарат, юноша? Лицо у него при этом было строгое, а пальцы теребили лацкан пиджака так, словно вот-вот собирались его отогнуть и явить на свет божий жетон тайной полиции. Желторотый юнец купился на этот тон, суровую физиономию и жест: - На первом этаже, в отделе готового платья... - Проводите меня туда, - властно распорядился Сабинин. - Чтобы, мне не терять зря времени, объясняясь с приказчегами. Нужно немедленно связаться... - И он умолк с многозначительным видом. - О да, конечно, герр.., инспектор, пойдемте... ...Через три четверти часа он сидел на кожаных подушках извозчичьего экипажа, на некотором отдалении сапровождавшего крытый фиакр, только что имевший честь увезти от "Гранд-отеля" седоусого английского майора. Того самого, что отчего-то отрекался порою от своего подданства, честного имени и воинского чина, причем заходил в своем упорстве настолько далеко, что объявлял себя бельгийским адвокатом с французской фамилией. Сабинин плохо знал англичан, но справедливо предполагал, что гордым бриттам такое поведение, в общем, мало свойственно. Следовательно, выбор гипотез в данном случае небогат: либо господин с орденской розеткой страдаед неким умственным заболеванием, побуждающим выкидывать подобные кунштюки, либо, что гораздо вернее, он совершенно нормален и все не так безобидно... Когда фиакр свернул на знакомую улочку, Сабинин уже не сомневался, что он направляется к пансионату "Идиллия". Его догадка очень быстро подтвердилась: он издали заметил две фигуры, прохаживавшиеся у входа в пансионат. Лошадиная Рожа и заграничный бомбист Джузеппе, на сей раз в безукоризненной запасной манишке, с саквояжем в руке. Оба тут же уселись в фиакр, и он тронулся с быстротой, показывавшей, что возница извещен о маршруте заранее. Минут через двадцать фиакр свернул на улицу Меттерниха и поехал значительно медленнее, держась у тротуара. Наконец остановился, все трое вышли - итальянец так и не расстался с саквояжем - и скрылись в воротах.
|